Самое чёрное сердце

Жесток, свиреп и яростен был Иствин Дэй. Вселял он в жалких людишек страх и трепет, и ни один славный воин Сида не рискнул бы поднять против него свой клинок. Но встретил он однажды прекраснейшую из зимних дев, и заронила она семя истинного чувства в его душу, дотоле сухую и безжизненную. Росло то чувство, крепло и ветвилось, точно вековое древо, пока не заполонило всё и вся.

“Любые сокровища мира готов я бросить к ногам твоим, моя леди, — молвил рыцарь с невиданным доселе жаром, — взамен прошу лишь сердца твоего”.

“Слова — ветер, — отвечала ему Гвар Брэйт, голос её был глубок и холоден, как озеро средь зимы. — Сколь сильна любовь твоя, меч Зимы? Докажи, что достоин сердца моего, тёмного как ночь и жгучего как лёд”.

Вызов её немедля был принят, ведь иной невесты наш рыцарь не мог и желать. Была та дева средь Зимнего Двора всех прекрасней и всех злей. Не сыскалось бы никого искусней в пытке и мучении, и лютость её посрамила бы любого воителя. Мерзких людишек же один звук её имени повергал в ужас, вынуждал униженно молить о быстрой смерти.

Иствин Дэй извлёк из ножен свой верный меч и принялся разить людишек, без устали и без разбору. Отнимал он их жизни — десятки, и сотни, и тысячи, — и прял из них нить волшебства, и творил чары, каких не видали прежде в подлунном мире. Убогая смертная плоть обернулась вдруг плодородной почвой; слезы и кровь — бурной багряной рекой; хрупкие кости и упругие жилы — диковинным садом, какого не сыскалось бы даже в дивном краю сидхе.

“Настолько велика сила моей любви к тебе, — сказал тогда Иствин Дэй, — что целый волшебный край сотворила она из смертной грязи, из соли и пепла, из камня и железа. Мой дар зовётся Неметоном, ибо столь же горек и прекрасен он, сколь и чёрное твоё сердце ”.

Кровавый дар зимнего рыцаря был принят ужасной его невестой. Сердце её по-прежнему было тёмное как ночь и жгучее как лёд, но с того мига принадлежало оно лишь Иствину ^Дэю

Ибо даже в самом чёрном сердце может расцвести пламенный цветок истинной любви…»

Я сердито захлопнула книгу и с трудом подавила желание вышвырнуть её в окно кара. Будь мы в дурацком кино, мерзкая сказочка непременно содержала бы какую-то подсказку, ключ к поимке маньяка… Но, очевидно, она лишь вдохновила его на икебаны из трупов и прочие нездоровые перфомансы.

Думать о флористе как о Джорене упорно не выходит. Всё время крутится где-то на задворках разума глупая надежда, что я где-то ошиблась, что его хитро подставили, что.

— Один вопрос, — начал Люк, покосившись на меня с нечитаемым выражением лица. — Как Иорэт был связан с этим парнем?

— Вполне возможно, что и никак, — угрюмо отозвалась я. — Скорее всего, Джорен крутился рядом с ним лишь для того, чтобы как следует изучить его внешность и создать ложное обличье. Он ведь зеркальщик. мастер иллюзий. И долбанутый ублюдок по совместительству.

— Киро, я понимаю.

— Нет, ты не понимаешь. Восемь лет кряду я не могла разглядеть чудовище рядом с собой! Я верила ему. Защищала его от жестокости Серого двора, вытирала ему сопли и лечила раны; укладывала рядом с собой в постель и утешала всякий раз, как он просыпался в слезах. И вот итог!

— Ты не могла знать.

— Я должна была!

Сокрушенно выдохнула и опустила взгляд. «Алая книга» лежала у меня на коленях, тяжелая и преувеличенно важная в этом строгом багряно-бронзовом оформлении. И в ней чёрным по белому, типографской краской на мелованной бумаге изложена неприглядная правда.

«…всех прекрасней и всех злей».

— Зато он без труда разглядел чудовище во мне. Кто тут поспорит, когда мне самой возразить нечего? Вот она я, убийца и кровожадная нелюдь.

Люку мой ответ не понравился — он резко ударил по тормозам, отчего меня качнуло вперед. Я невольно глянула за окно. Остановились мы у самой кромки леса Лливелин, мрачного, серого, чуть присыпанного снегом, точно сахарной пудрой.

— А теперь послушай меня, — проговорил Люк строго, — если ты — убийца и нелюдь, то кто же я? Киро, пора расстаться с иллюзиями: мы с тобой оба — тёмные твари, которые не могут не наслаждаться чужими смертями и запахом крови. Но я справился со своей жаждой. И ты справилась. Иначе мы оба стали бы не охотниками, а такими же психами, как твой дружок — маньяк с тягой к составлению сомнительных цветочных композиций. Хочешь ты разбить клумбу в чьём-то мёртвом теле?

— Нет, — пробормотала я после недолгой заминки. — Но порой я поступала немногим лучше, и ты это знаешь.

— Поступала, — кивнул Люк. — Как и я сам, о чём мы когда-нибудь обязательно поговорим. Но сегодня я не знаю человека, фейри, сидхе, полукровки — не важно! — добрее и лучше, чем ты. И не вижу ни одной причины, по которой ты должна брать на себя вину за поехавшую крышу Джорена. Ты не виновата, Киро, запомни это. И никогда больше не смей говорить о себе подобные вещи.