Самое далекое плавание. Посвящается Хьюго Гернсбеку

В самом деле, не знаю, почему я рассчитывал увидеть что-либо иное…. Это было очень бледное, совершенно лишенное косметики лицо. Вероятно, нет никакого смысла краситься, если носишь маску. Взлохмаченные, неухоженные брови, растрескавшиеся губы. Но что касается выражения лица и блуждавших на нем чувств…

Вы когда-нибудь поднимали с сырой земли камень? Вы видели этих белых, покрытых слизью личинок?..

Мы смотрели друг на друга: я сверху, она снизу.

— Да, как же, должно быть, тебе страшно, не так ли? — произнес я с сарказмом. — Боязно присутствовать при этой маленькой ночной драме, правда? Ты перепугана до смерти.

И я, все еще держась за не перестававшую кровоточить щеку, вышел прямо в пурпурную ночь. Никто не остановил меня, включая и девиц-борцов. Мне хотелось оторвать выступающий под рубашкой конец пленки, чтобы тут же проверить его и, обнаружив, что я получил слишком большую дозу радиации, с полным основанием просить разрешения переправиться через Гудзон, пересечь Нью-Джерси — прочь, подальше от этого затяжного, невыносимо долго умирающего сияния Воронки пролива Нарроуз[8], и там, на Санди-Хук[9], дождаться ржавого корабля, который возвратит меня через океан — в Англию.

Джером Биксби. Мы живем хорошо!

Тетя Эми сидела на крыльце в кресле—качалке с высокой спинкой и раскачивалась взад—вперед, обмахиваясь веером. Билл Сомс подъехал на велосипеде и соскочил перед домом.

Потея под послеполуденным «солнцем», Билл поднял из корзины над передним колесом коробку с продуктами и направился по дорожке к крыльцу.

Маленький Энтони сидел на лужайке и играл с крысой. Он поймал крысу в подвале – сделал так, что она подумала, будто почуяла сыр, самый пахучий и аппетитный сыр, о каком только крыса может мечтать, и когда она вылезла из норы, Энтони овладел ее мозгом и заставил ее выделывать разные штуки.

Увидев Билла Сомса, крыса попыталась убежать, но Энтони не захотел этого, и она кувырком упала в траву и осталась лежать, и глазки ее светились крошечным черным ужасом.

Билл Сомс поспешно прошел мимо Энтони и остановился у ступенек крыльца, что—то бормоча себе под нос. Он всегда бормотал что—то себе под нос, когда приближался к дому Фремонтов, или проходил мимо, или думал о нем. Все так делали. Все усиленно думали о разных глупостях, о ничего не значащих вещах, например, два—и—два—четыре—и—умножить—на—два—восемь и так далее. Все старались перепутать свои мысли и перескакивать в мыслях с предмета на предмет так, чтобы Энтони не мог узнать, о чем они думают. Бормотание под нос помогало.

Потому что, если Энтони схватывал какую—либо вашу мысль, он мог найти нужным сделать что—нибудь по этому поводу – например, вылечить головную боль у вашей жены или свинку у вашего ребенка, или вновь заставить доиться вашу старую корову, или утрясти какие—нибудь мелкие дела. При этом он мог не иметь в виду ничего плохого, но ведь трудно ожидать от него, чтобы в подобных случаях он делал именно то, что нужно.

Это – если вы ему нравитесь. Он тогда может попытаться помочь вам по—своему. И это бывает по—настоящему ужасно…

А если вы ему не нравитесь… Что ж, тогда может быть еще хуже.

Билл Сомс поставил коробку с продуктами на перила крыльца и перестал бормотать ровно на столько времени, чтобы сказать: – Все, что вы заказали, мисс Эми.

– О, прекрасно, Вильям,– беззаботно сказала Эми Фремонт.– Господи, ну что за жара сегодня!

Билл Сомс съежился. Его глаза умоляли ее. Он яростно затряс головой и вновь прервал бормотание, хотя было видно, что ему очень не хочется этого: – Ну что вы, мисс Эми… Ведь сейчас так славно, ну просто славно.

Настоящий хороший день!

Эми Фремонт поднялась с кресла—качалки и подошла к Биллу. Это была высокая худощавая женщина; в глазах ее зияла улыбающаяся пустота. Примерно год назад Энтони рассердился на нее, потому что она сказала, что не следует превращать кота в коврик из кошачьей шкуры, и хотя он всегда слушался ее больше чем кого—либо другого – других он вообще не слушался,– на этот раз огрызнулся.

Огрызнулся мысленно. И это был конец Эми Фремонт, какой ее знали все. С тех пор у нее никогда больше не блестели глаза. И тогда весь Пиксвилл (население 46 человек) облетел слух, что даже члены собственной семьи Энтони не находятся в безопасности. После этого все удвоили осторожность… Когда—нибудь, возможно, Энтони и исправит то, что он сделал тете Эми. Мать и отец Энтони надеются на это. Когда он подрастет и ему станет жаль ее. То есть если это возможно. Ведь тетя Эми сильно изменилась, и, кроме того, Энтони теперь не слушается никого.

– Успокойся, Вильям,– сказала тетя Эми,– перестань бормотать. Энтони не сделает тебе ничего плохого. Бог свидетель, Энтони любит тебя! – Она повысила голос и обратилась к Энтони, который старался заставить крысу съесть самое себя: – Ты слышишь, дорогой? Ведь, правда, ты любишь мистера Сомса?