Самое красное яблоко

Но и в новостях, что приносила мне Грайне, утешения я не находила.

– Люди говорят, – после осенней ярмарки говорила она, – молодой король добр: он снизил подати, освободил заключенных и устроил в столице такой праздник, что похмелье у горожан месяц не проходило! Видать, вернутся в Альбрию добрые деньки, ведь не могут же боги обделить благодатью такого добросердечного короля!

Вот только потом приходили вести, что никто, кроме короны, более не имел права вести торговлю с Сандераном, и негоцианты хватались за голову, подсчитывая убытки, а освобожденных преступников согнали к слиянию Эфендвил и Эфинэйри, где трудились они до кровавого пота под прицелом ружей сандеранцев. Селяне шептались, что не иначе как новую крепость хотят строить, да от кого же она в самом сердце острова?

О, уж я-то знала, что они строят.

– Люди говорят, в Каэдморе все больше и больше заморских гостей, – в разгар зимних празднеств говорила Грайне, – да только ведут они себя не как гости, а как хозяева, и никто не осмеливается им возразить. Беспорядки одни от них, молодой король же только укоряет их мягко, как непослушных детей, вместо того чтоб свой народ защитить.

Они и были хозяевами – вскоре поняли это и прочие высокие лорды, но было уже поздно. Наше воинство заменила армия сандеранцев, синие мундиры растеклись по стране, как чернила по листу от кляксы – Каэдмора. В столице и вовсе запретили людям носить оружие, хотя кинжалы и мечи не могли защитить от ружей.

– Люди говорят, во всех крупных городах теперь сидит управитель из сандеранцев, требует, чтоб величали его «мэр», – перед кострами Бельтайна говорила Грайне, – и к каждому крупному городу хотят провести железные дороги, чтоб из столицы быстрее приходили приказы. Они надеются за год достроить их.

Как наяву я видела, как из огромных железных кораблей выгружают новые паровозы и новое железо для путей, и рабочие суетятся вокруг них, мелкие, как муравьи. Что же надеется получить от нас Сандеран, раз столько своих порождений присылает из-за моря?

– Люди говорят, этой осенью не будет зимних костров, – в тихие, текучие дни осеннего равноденствия говорила Грайне, и впервые голос ее звенел от злости. – Не по нраву сандеранцам наши праздники и обычаи, и они запрещают их. Говорят, глупости, говорят, суеверия! Говорят, только на дело рук своих можно полагаться, только ему жертвы приносить кровью и пóтом!

Тоскливая, дождливая выдалась осень, и в дальних провинциях, в тихих уголках, куда еще не докатилась железная воля сандеранцев, все равно горели костры – но тайком, и дух праздника не поднимался над ними вместе с дымом. Я не запретила слугам и селянам встречать Самайн, как они привыкли, но сама осталась в поместье и провела вечер с книгой, и ни шорохи, ни вздохи, ни нездешние ледяные ветра не побеспокоили меня.

Тогда мне казалось, что сколь многое ни забирал у нас Сандеран, он дает несоизмеримо больше – свободу от страха. Свободу от капризов добрых соседей. И ради этого многое можно вытерпеть и многое простить.

Дороги они не построили ни за год, ни за два: мелкие неприятности сыпались на них, как щедрой рукой пахарь сыпет зерно на возделанную землю. Даже до нас доходили слухи, как лихорадка серой кошкой шныряет меж ними, как ржавеет железо, а дожди и паводки размывают насыпи, как селяне подворовывают доски и щебень, как за ночь меж шпал прорастают разлапистые кусты щетинника[1] и крестовника, а рабочие, что вырывают их, потом покрываются ожогами и слепнут.

Моему народу было ясно: добрые соседи недовольны, добрые соседи злятся, не желают видеть на своей земле железо. Они морочили строителей, и те тянули дороги в сторону от размеченного пути, уводя рельсы то в топи, то к обрывам. Они сеяли меж ними склоки и свары, и больше ругани было, чем дела. Они отравляли еду и питье, и после них долгий сон не выпускал людей из объятий, а когда они просыпались, казалось им, что они все еще в плену кошмара.

И раньше к сандеранцам нанимались неохотно, теперь же и вовсе избегали их, и лишь согнанные со всех уголков страны заключенные и их собственные рабочие, запуганные и бессловесные, трудились над прокладкой путей.

Но даже сандеранцам оказалось не под силу тягаться с истинными хозяевами этой земли: спустя три года они сдались, и брошенные железные дороги обрывались в пустоту, ржавея и покрываясь дикой порослью сорняков. Только одну ветку оставили они – от столицы к новым шахтам, куда без устали везли свои механизмы, куда без устали сгоняли наших людей.

Это были самые спокойные годы на моей памяти, и только безоблачные детские воспоминания сравнятся с ними, но ими я стараюсь душу не бередить.