Самое родное (рассказы)

остались только женщины и дети. Утром, когда утихла

5*

07

буря и взошло над горами солнце, люди принесли

тело отца, завернутое в черную бурку. Этой бурки

долго потом боялся мальчик, потому что не узнал под

лей отца, изуродованного обвалом...

Алан помнит, как собрался весь аул, и отца

понесли высоко-высоко к каменной стене. Здесь его

замуровали и заложили расщелину большими камнями.

Он помнит искаженное горем лицо матери, длинные

распздценные волосы, исцарапанные щеки. И еще

помнит Алан, как летними ночами, когда всё

погружалось в глубокий сон, он медленно шел за матерью

по узкой осыпающейся тропинке, по которой уже не

ходили люди, говоря, что она оползает. Они приходили

х старой башне на краю ущелья, и мать, прижав его

к груди, долго молча сидела на холодном камне у

могилы отца. Похолодевшими губами она

прикасалась к щеке сына и тихо шептала, заглядывая в

пропасть:

— Хочешь, полетим?

Сколько безысходного вдовьего горя было в этих

двух словах!

Мальчик всем телом прижимался к матери, ему

было страшно.

— Не хочу лететь, — говорил он, — пойдем

домой, разведем огонь и будем греться у очага.

Сердце матери теплело и смерть отступала от них.

Дома, у каменного очага, мать рассказывала сыну

долгие сказки о голубой мерцающей звезде, которую

нужно похитить у злого колдуна, чтобы все люди

были счастливы. Но эту звезду может похитить только

самый сильный, самый смелый и самый добрый

человек.

И мальчику грезились могучие богатыри и

необыкновенные кони, летающие по небу. Но звезду

поймать никому не удавалось. Один за другим исчезали

богатыри в голубом звездном море и не

возвращались. И мальчик плакал горькими, беспомощными

слезами.

Помнит Алан и другую осеннюю ночь. Обвала не

было, но от грохота выстрелов сотрясались горы. В

ауле появилось много чужих вооруженных мужчин.

68

Их называли партизанами. Прекрасные черные бурки

были на них, а на шапках — яркокрасные, огненные

звезды...

В ту ночь, улыбаясь и плача, прижимая голову

сына к сердцу, она без конца повторяла:

— Ты будешь жить... Теперь ты будешь жить...

Много дней и ночей стоял в горах непрерывный

гул. Из самых отдаленных и высоких аулов

спустились к входу в ущелье старики и молодые, чтобы не

пропустить врага в горы.

У высокой башни, где только птицы летают да

проплывают тучи, за покрытыми мхом камнями, за

корнями диких сосен, за жестокими сухими

кустами — всюду врага поджидала смерть.

— Белые, — говорили мужчины.

— Белые, — шептали женщины.

— Белые, — повторяли дети.

Они играли в войну, и Алан помнить как его

выгнали из игры за то, что он не захотел быть «белым».

— Молодец, хорошо сделал, что не захотел быть

белым, — похвалил его партизанский начальник,

греясь ночью у костра. — Всегда будь красным.

Ленин тебя похвалил бы.

В ту ночь впервые услышал мальчик имя Ленин.

Вокруг очага на бурках лежали партизаны. На

рассвете они уходили.

-=Лишнлослал нам помощь из России, враг

бежит...

Кто такой Ленин? Что такое Россия? — молчаливо

вопрошали горящие глаза мальчика.

Партизанский начальник говорил, что Ленин

самый главный богатырь, самый смелый и самый

добрый.

«Значит, он может достать голубую звезду»,—

подумал Алан.

— А земля? — спрашивала мать.

— Будет у тебя земля. У всех будет земля, —

отвечал начальник. — И сын твой будет учиться в

большом городе.

«А что такое город?» — думал мальчик, не смея

спросить.

69

В долгие зимние ночи ему снились большие

сильные люди, которые шли по краю ущелья и огромные

камни из-под их ног с грохотом скатывались в

пропасть. Мальчик просыпался с бьющимся сердцем,

звал мать и тихо говорил: «Ленин».

— Скоро, скоро ты вырастешь, уйдешь в большой

город и увидишь богатыря Ленина, — шептала мать,

успокаивая его...

— Я помню день, когда тебя впервые привели в

общежитие рабфака, — перебил товарища Володя,

желая отвлечь его от печальных воспоминаний

детства. — Ты был смешной-пресмешной. Чорт знает,

куда делись твои кудри? Не было ни одной девушки,

которая бы не заглядывалась на тебя.

— А мама не дожила, не увидела меня

взрослым, — занятый своими мыслями, сказал Алан.

— Смотри: огонек, огонек, — зашептал вдруг

Володя и прижался лицом к расщелине, вглядываясь в

темноту склепа.

Алан тоже поднялся, но ничего не увидел.

— Чтобы это могло быть, как ты думаешь? —

спросил Володя.

— Я ничего не вижу

— Как не видишь? Отойди немного. Вот, смотри,

опять.

Действительно, в глубине могильника светился

острый, как игла, голубоватый огонек.

— Вижу, — выдохнул Алан.

— Голубой меч... А камень трудно отвалить, как

ты думаешь Алан?

— Днем лазить в эти могильники нельзя,

райисполком не разрешает.

— Давай попробуем сейчас, — с мальчишеским

озорством сказал Володя.

— Давай.

Друзья изо всех сил налегли на камень. Вначале

он не поддавался, но после нескольких усилий

отвалился и полетел в пропасть.

Товарищи вошли в могильник и на секунду

остановились, освещая фонарем углы склепа.

— А где же голубая игла?

70

В могильнике лежали большие квадратные камни.

— Под этими камнями похоронены мои

старики, — сказал .Алан. — Вот здесь отец, вот здесь —

мать.

Товарищи пошли дальше в глубь пещеры. На

одном повороте они опять увидели манящий свет голу*

"бой иглы, но она сверкнула и снова померкла.