Я брел по их следам, пока мы не достигли тюленьей трещины – это старая гряда, выдвинутая сжатием, которая на много километров тянется с мыса Прам в юго-западном направлении. Мы внимательно осмотрели лед за трещиной, которую только что пересекли: вроде бы вполне прочный; он был более старый, чем тот, что лежал за ним, так как замерзал бесспорно раньше. Итак, мы пересекли трещину и пошли на мыс Армитедж. Лошади еле передвигали ноги – они еще не пришли в себя после пурги, и приходилось очень часто останавливаться. Попав на неустойчивый лед, мы брали резко на запад; около мыса всегда встречались плохие места, и я надеялся их обойти. Крин, совсем недавно проделавший этот путь по морскому льду, уверял меня, что если описать полукруг, то можно обойти опасные участки. Так мы протащились еще полтора километра, но тут меня взяли сомнения: трещины попадались слишком часто, это уже были не шутки; лед, правда, был толстый – от полутора до трех метров, – но, посудите сами, приятно ли смотреть, как между трещинами просачивается наверх вода, а это зрелище то и дело возникало перед нами. Это означало, что лед движется, а раз движется, то и разрушается. Я кидался в разные стороны – может, думаю, близ мыса лед покрепче, но в конце концов наткнулся на подвижную трещину во льду и решил повернуть обратно. Из-за туманного сумрака ничего не было видно, ледяной покров под ногами казался не хуже обычного, но я-то знаю, что нельзя доверяться пришедшему в движение льду, как бы надежно он ни выглядел. Путьназад был ужасен: кругом темно, мрачно, все наводит тоску. Животные совсем пали духом и останавливались так часто, что мне уже начало казаться – никогда нам не достичь тюленьей трещины. И все же я сказал Черри, что не стану рисковать и поставлю лагерь только по другую сторону трещины, на старом надежном льду, если мы дотуда добредем. И мы до нее добрались! Снег за ней показался мне рыхлым, тогда как на другой стороне, обращенной к морю, он был твердым – из-за того-то мы и потеряли за трещиной след собак. Но даже миновав ее, я считал, что надо уйти подальше. Мы прошли, сколько позволяли изможденные пони, и только тогда разбили лагерь; обнесли лошадей снежными заслонами, задали им корма и сами сели ужинать. У нас был только примус без горелки, вода на нем закипала полтора часа. Кроме того, мы взяли с собой миску пеммикана. В темноте я принял за кулек с какао мешочек с порошкообразным карри
[70]и сварил его с сахаром. Крин лишь выпив свою порцию до последней капли, обнаружил ошибку. Спать мы легли уже в 2 часа дня. Перед сном я вышел и осмотрелся: все тихо, спокойно; на западе по-прежнему стоит туман, но окрестности хорошо просматриваются примерно на полтора километра, нет никаких причин для тревоги. Только вот небо над проливом темное – верный признак открытой воды. Я пошел спать. Через два с половиной часа, однако, меня разбудил какой-то шум. Оба мои товарищи храпели, и я подумал, что это меня и разбудило. Взглянул на часы – они показывали 4.30, собрался было повернуться на другой бок и заснуть, как вдруг снова услышал подозрительный шум. «Мой пони жрет овес!» – промелькнуло у меня в голове, и я выполз из палатки.
