Самое ужасное путешествие

По складу характера этот человек отказывался мириться с существованием непреодолимых трудностей. Если он им на самом деле и не радовался, то, во всяком случае, относился к ним с презрением и, презирая, не щадил никаких усилий для их устранения. Скотт считал, что трудности существуют для того, чтобы их преодолевать, – Боуэрс был уверен, что он и есть тот человек, которому на роду написано их преодолевать. Это чувство уверенности в себе, основанное на очень глубокой и всеобъемлющей религиозности, покоряло окружающих. И на борту судна, и на берегу он был авторитетом. «Боуэрс в порядке», – говорили о нем как о моряке, а моряк он был действительно великолепный. «Люблю ходить с Бёрди, с ним всегда знаешь, где находишься», – признался мне однажды вечером офицер, с которым мы ставили палатку. Мы только что, проблуждав некоторое время в поисках, разыскали склад, которого другой бы не нашел.

Бёрди Боуэрс принадлежал к моим ближайшим друзьям – а их у меня за всю жизнь было всего лишь двое или трое, – поэтому мне трудно нарисовать читателю его образ так, чтобы он не показался приукрашенным. Его оптимизм иногда производил впечатление вымученного, поверхностного, хотя, думаю, это было не так; иногда я почти ненавидел его за эту веселость. Тем, кто привык судить о людях по меркам фешенебельных, затянутых в корсет гостиных, Боуэрс представлялся неотесанным грубияном. «Такого и топор не возьмет», – заметил один новозеландец на танцах в Крайстчерче. От человека вроде Боуэрса в обыденной жизни мало толку; но перенесите меня на заснеженную льдину, качающуюся на гребне черной волны; на судно, терпящее бедствие; в санную партию, находящуюся на краю гибели; на место дежурного, только что опрокинувшего общий ужин на пол палатки (а это так же страшно) – и я повалюсь наземь и буду взывать к Боуэрсу, чтобы он явился и повел меня туда, где не погибнешь и не умрешь с голоду.

Генри Боуэрс (Henry Robertson Bowers) 1883–1912

Те, кого возлюбят боги, умирают молодыми. Боуэрса боги любили: они направили своего избранника по ясной, прямой, сияющей стезе жизни, изобилующей тяготами и немалыми страданиями, но избавили его от серьезных сомнений и страхов – это ли не любовь! К Боуэрсу могли бы относиться строки Браунинга:

Кто грудью шел вперед, претерпевая боль,
Не ведая сомнений никогда,
Хоть зло торжествовало в этом мире,
Кто шел от поражения к Победе,
И засыпал, чтоб пробудиться вновь…

В нем не было ни капли лукавства. Простой – все на поверхности, – прямой, бескорыстный человек. Он обладал поразительной работоспособностью и, если основные обязанности оставляли ему какой-нибудь досуг, немедленно находил себе дело – помогал в научной работе или препарировал образцы. Он, например, научился запускать шары-пилоты с самописцами и находить оторвавшиеся от них приборы. Он установил вдалеке три метеобудки и считывал показания с их приборов чаще, чем другие. Временами он приглядывал за некоторыми собаками, если это никому не вменялось в обязанность, и особенно заботился об очень сильной эскимосской лайке по кличке Красавица. Этой самой задиристой из наших недрессированных собак попадало больше других, и поделом, а живому существу в беде, будь то собака или человек, надо помогать. Будучи ростом ниже всех в партии, он тем не менее хотел получить для походов по устройству складов и к Южному полюсу самого крупного пони. И получил, но не знал, как с ним обращаться, ибо познания Боуэрса в этой области сильно уступали его любви к животным. Для начала он решил ездить верхом на своем втором пони (первый погиб на льдине). «Скоро я к нему привыкну, – сказал он в тот день, когда Виктор сбросил его в приливную трещину, и добавил менее уверенно: – Не говоря уже о том, что он привыкнет ко мне».

Подобная работа на открытом воздухе была ему больше по душе, чем деятельность в четырех стенах. Однако основные обязанности приковывали его к дому, но он и там трудился с тем же беззаветным рвением, которое не оставляло времени ни для чтения, ни для отдыха.

В Лондоне он поступил в штат экспедиции на должность судового офицера. Ему поручили грузы, и его поведение во время погрузки вызвало восхищение даже профессиональных грузчиков, особенно когда однажды утром он упал с главного трапа на чугунные плиты внизу: через полминуты он пришел в себя и весь остаток дня продолжал работать как ни в чем не бывало.