Состояние партии несомненно не могло не внушать беспокойства, но переросло ли оно уже в серьезные опасения? Большие надежды возлагались на то, что впереди путников ждет теплая погода. Лучше всех чувствовали себя, наверное, Скотт и Боуэрс. Плечо у Скотта вскоре зажило, Боуэрс же, по словам Скотта, был «великолепен. Он все время исполнен энергии и деятельности». Теперь больше остальных мерз Уилсон. Его нога еще не настолько зажила, чтобы он мог идти на лыжах. Некоторое время страдал от обморожения на ноге Отс. И все же по-настоящему Скотт волновался только за Эванса. «
В Антарктике нет микробов, если не считать случайных экземпляров, которые, почти наверняка заносятся сюда воздушными потоками из цивилизованного мира. Спишь всю ночь в мокром мешке и в сырой одежде, потом весь день тащишь сани по льду – и никакой простуды, да и вообще никаких болезней. Можно, конечно, заболеть от недостатка чего-то необходимого для организма, цингой например, ибо Антарктика – безвитаминный край скудости. Можно отравиться, если дать провизии слишком долго оттаивать или плохо зарыть ее в сугроб, так что солнце до нее доберется, пусть даже при достаточно низкой температуре. Это, конечно, возможно, но схватить инфекцию – нелегко.
С другой стороны, если что-то не заладится – ох как трудно исцелиться! Особенно долго заживают порезы. Из-за своей изолированности полярный путешественник может попасть в отчаянное положение. Ни санитарного транспорта, ни больниц здесь нет, а человек на санях – очень большая обуза. Фактически каждый, кто отправляется в полярное путешествие, должен быть готов ради спасения своих товарищей покончить с собой, и не следует преувеличивать трудность этого акта: в иных условиях умереть легче, чем жить. Так, например, было с нами во время зимнего путешествия. Помню, я сказал о своих настроениях Боуэрсу, который, оказалось, уже думал на эту тему и решил в крайнем случае покончить с собой при помощи ледоруба, хотя мне непонятно, как это сделать самому. А не то, добавил Боуэрс, можно броситься в трещину или же как следует порыться в аптечке. Тогда я пришел в ужас: подобные мысли прежде никогда не приходили мне в голову.
Восьмого февраля партия выступила с Верхнего ледникового склада, что находился под горой Дарвин. В этот день они добыли наиболее интересные из тех самых геологических образцов, которые, по настоянию Уилсона, в основном их и собиравшего, везли на себе до самого конца. В верховьях ледника изо льда выступают гора Дарвин и нунатак Бакли, представляющие собой на самом деле вершины высоких гор, и путь наш пролегал поблизости от них, но взбираться на них нам не нужно было. Нунатак Бакли – важный в геологическом отношении район: здесь Шеклтон нашел уголь, а насколько нам было известно, Антарктида не богата ископаемыми. Сколько хватал глаз, к горам, окаймляющим ледник по бокам, тянулись ледопады, и, если смотреть снизу на Бакли, они похожи на длинную обрушившуюся волну. Трудностью на Бирдморе было то, что если при восхождении ледопады видишь заранее и можешь их обойти, то на спусках замечаешь их, лишь оказавшись уже среди заструг и трещин и совершенно не представляя себе, как из них выбраться.
Эванс в этот день не мог тащить сани и снял с себя упряжь, но это не обязательно должно было служить серьезным предостережением: Шеклтон при возвращении с полюса именно на этом месте был вынужден поступить точно так же. Уилсон пишет: