Самое ужасное путешествие

Даже у себя дома вряд ли многие отпраздновали Рождество так же весело, как мы. Погода стояла удивительно тихая, со всех сторон нас окружал пак. В десять началось богослужение, спели много псалмов, затем украсили кают-компанию походными вымпелами – все офицеры берут с собой такие в полярные эскпедиции. Эти вымпелы представляют собой крест Св. Георгия с раздвоенными окончаниями, окрашенными в геральдические цвета каждого обладателя вымпела, и с его личным гербом или геральдическим знаком, вышитым наверху. Рождественский обед команды, поданный в полдень, состоял из свежей баранины; пингвинятина имелась в избытке, но, как ни странно, ее сочли недостойной праздничной трапезы. В кают-компании пингвинятину подавали к ужину. После тоста «За тех, кого нет с нами!» мы стали петь, и каждый из сидящих за столом должен был по кругу дважды что-нибудь исполнить. Большой успех имели Понтинг, аккомпанировавший себе на банджо, и Отс, спевший «Любовь, как роза, роза красная, цветет в моем саду». Мирз выступил с маленькой песенкой собственного сочинения «о нашей экспедиции и многих ее участниках, стремящихся на юг». В результате все вахты были на ногах. В 4 часа утра Дэй шепнул мне на ухо, что делать на палубе нечего, а Пеннелл обещал вызвать, если понадоблюсь, – и я отключился до шести.

Крольчиха Крина родила семнадцать крольчат, тогда как, по слухам, он наперед обещал раздарить двадцать два.

Вечером в сочельник мы встали у огромной льдины, состоявшей из нескольких глыб, и пригасили огни. С каким вниманием мы следили за мельчайшими изменениями льда и ветра, как упорно вглядывались в горизонт, надеясь увидеть на нем черные пятна, означающие, что впереди открытая вода! Увы, к югу от нас простиралось все то же светлое небо. Однажды по морю проскользнула тень какого-то движения, раздался тонкий звон ломающегося льда, послышался шорох больших перемещений льда вдали. И снова все стихло – наши надежды не сбылись. Затем поднялся ветер. Из-за плохой видимости дали были закрыты, но и в нашем ограниченном поле зрения происходили изменения.

«Мы начинаем продвигаться между двумя льдинами, проходим 200 или 270 метров и наталкиваемся на огромную глыбу. Это означает задержку продолжительностью от десяти минут до получаса, пока судно обходит глыбу и ложится в дрейф с подветренной стороны. Когда путь снова свободен, операция повторяется. Если судну удается, наконец, набрать немного хода, оно раскалывает препятствие и медленно проходит через него. Отчетливо ощущается набегание волны – медленное и постепенное. Я насчитал, что промежуток длится около девяти секунд. Все сегодня говорят, будто лед раскрывается»[11].

Двадцать восьмого декабря буря стихла. Разъяснилось, на небе появились признаки чистой воды впереди. На ветру было холодно, но солнце чудесно пригревало, и мы этакой развеселой беспечной компанией разлеглись на палубе и наслаждались его теплом. После завтрака Скотт и Уилсон совещались в «вороньем гнезде». Решили разводить пары.

Мы же тем временем опустили лот, и на глубине 3663 метра он достиг дна, покрытого вулканическим пеплом. Последнее измерение показало 2520 метров; мы пересекли банку.

В 8 часов вечера развели пары и начали продвигаться. Сначала дело шло туго, и все же медленно, но верно мы протискивались между льдинами. Наконец участки чистой воды стали встречаться чаще. Вскоре мы миновали одну или две полыньи протяженностью в несколько километров; навстречу попадались уже льдины помельче. А потом мы и вовсе не видели крупных льдин. «Листы тонкого льда раздроблены на довольно равномерные части – не более 30 метров в поперечнике, – записывает Скотт в своем дневнике. – Мы под парами плывем среди небольших льдов с обтертыми краями, очевидно, разбитых напором волн»[11].