Самое время для новой жизни

Так оно и было. Волосы Джека, обычно золотистые, засалились и сбились в колтун на лбу над темными очками от Гуччи; на щеках и подбородке красовалась недельная щетина. Прямо не верилось, что это тот самый человек, чьи лицо и тело, непременно тело, последние несколько лет не сходили с обложек известных журналов, тот самый, для которого желтая пресса не находила других эпитетов, кроме избитых “покоритель сердец” и “секс-символ”. Но, даже засветись Джек где-нибудь немытый и нечесаный, как в этот вечер, ничего не изменилось бы. Он частенько появлялся на людях в таком виде, будто неделю душ не принимал. Обычное явление для Голливуда. В последнее время так вели себя все звезды, если, конечно, судить по снимкам, сделанным скрытыми камерами “Энтетейнмент уикли” и “Мувилайн”. Звезды словно заявляли: “Я красив(а), даже когда выгляжу как черт-те что”. Чистая правда, если говорить о Джеке. Его естество просвечивало даже сквозь слой глубоко въевшейся грязи: изумительные зеленые глаза, точеные скулы, небрежная, безотчетная, размашистая грация стройного тела. Всякий был бы счастлив хоть раз в жизни выглядеть как Джек, даже как Джек, обезображенный оспой.

Когда мы подошли к столику, Элисон быстро отвернулась, но я успел заметить слезы в ее глазах. Я подтолкнул Линдси локтем:

– Идите-ка на улицу.

Девчонки ушли, а мы с Чаком заняли места рядом с Джеком, который сидел, выпрямившись, в кресле, осоловелый, но смущенный лишь слегка.

– Ну что, дружище, уйдем отсюда без приключений или как? – спросил я Джека.

– Ребят, извините, – Джек застенчиво улыбнулся на миллион долларов. Затем поинтересовался озабоченно: – Я что, кого-то побил?

– Метрдотелю врезал, – напомнил я.

– И как он отреагировал?

– В основном истекал кровью.

– Твою мать, – Джек внимательно и с крайним неодобрением оглядел свой кулак, как будто тот самовольно разбил метрдотелю нос. – Я думал, конечно, что не стоит приходить в таком виде, но уж очень хотелось поздравить Линдси.

– И тебе это удалось, чувак, – заметил Чак.

– Дьявол, голова раскалывается, – Джек откинулся в кресле и потер виски.

Вдруг Чак подался вперед и двумя пальцами зажал Джеку нос. Джек резко выпрямился от боли и оттолкнул руку Чака:

– Совсем сдурел?!

– Я предполагал, что будет больно, – сказал Чак не без удовлетворения.

– Кокаин? – спросил я.

– Наверняка, старичок, – ответил Чак. – От кокаина носовые ходы становятся очень чувствительным.

– А не героин?

– Может быть, – согласился Чак. – Но ведет он себя скорее как кокаинщик.

– Черт возьми, Джек, – меня вдруг такая тоска взяла. – Кокс?

Тут пришел управляющий в сопровождении двух рослых парней с кухни, чтобы выкинуть нас из ресторана, и избавил Джека от необходимости отвечать.

Тогда-то мы и подумали впервые: а Джек, похоже, в серьезной беде.

Нам, конечно, и раньше приходило в голову, что Джек, может быть, не только пьет и курит, но знаменитости частенько ведут себя не лучше распоследних наркоманов, поди тут разберись. То и дело слышишь: такая-то голливудская звезда разнесла номер в “Плазе”. Или: такой-то был застигнут папарацци на пороге ночного клуба “Вайпер рум” в полубессознательном состоянии, к тому же немытый-небритый. Не будешь ведь бить тревогу каждый раз, когда кинозвезда позволит себе чуть-чуть распоясаться, а то в наркологической клинике Бетти Форд придется устанавливать вращающиеся двери для лучшей пропускной способности. Однако задним числом я припомнил, что в последние месяцы Джек и правда как-то замкнулся, по телефону отвечал торопливо, нервно, будто на другой линии его ожидал международный разговор или он только что выскочил из душа. Казался рассеянным и возбужденным, в общем, нашего Джека прямо подменили. Но у актера с миллионными гонорарами жизнь не бывает безоблачной.

Стервятники из бульварной прессы давно кружили над Джеком, искали (читай: жаждали) любых признаков разложения, но мы – друзья – считали, что обязаны игнорировать распускаемые ими слухи. Да и не хочется думать, что СМИ знают о твоем друге больше тебя самого.

Джек ведь вовсе не собирался сниматься в кино – вот ирония судьбы. Слава пришла к нему так же нечаянно и легко, как приходило и все остальное. Помнится, в студенческие времена он мог, возвращаясь с вечерней работы, небритый, со слипшимися и присохшими ко лбу волосами, в замызганной, насквозь пропотевшей толстовке с эмблемой Нью-Йоркского университета, совершенно случайно забрести на вечеринку и через час уходил с кем-то из девиц, которые буквально карабкались друг на друга, чтобы предоставить себя в его распоряжение. Он ничего такого не планировал, он вообще ничего никогда не планировал. С Джеком все происходило само собой. Задумайся он об этом хоть раз, решил бы, наверное, что и у всех оно так. Но Джек не задумывался. Хотелось иногда обидеться на него или даже слегка возненавидеть, но невозможно завидовать тому, кто и не осознает, как щедро одарила его природа. Он ведать не ведал о собственных чарах и тем очаровывал еще сильнее.