Самоидентификация

В толпу врезается какой-то идиот и с размаху разбивает об голову высокого бритого парня пустую бутылку от вина. Эффективно, надо признать. Я пытаюсь позвать Алессио. Звук битого стекла. Когда звук сирен становится слишком явным, по толпе проходит неравномерный вздох, и темп драки спадает. Я делаю рывок к Алессио, которого кто-то уже уверенно держит за плечи, но меня толкает в сторону торопящийся куда-то здоровяк, и я падаю на асфальт.

Группируюсь. В руку впивается что-то острое. Мелкое. Осколки бутылки. Этикетка рядом, на крупном куске стекла. По иронии судьбы, это может быть та самая бутылка «Кристалл», которую Мик отправил тем телкам. Или нет. Не знаю.

Стекло в моем теле. Поднимаю руку. Кровь идет довольно быстро. Сжимаю зубы и встаю.

- В травмпункте поговорим! – орет вслед какому-то мужику Мик.

Это у него шутки такие. Вряд ли он когда-то видел обычный травмпункт с очередью. И даже обычную поликлинику. Я вот не видел, например. Меня по мере необходимости и обязательно – раз в полгода для профилактики – обслуживает семйный врач. Доктор Насыров. Специалист по всему – от переломов до импотенции.

Алессио явно озадачен. Его отпустили. Все заскакивают в припаркованные рядом машины. Менты совсем рядом.

Алессио кричит кому-то «Да щас я!» и кому-то торопливо звонит. Прикрывает трубку.

- Ребят, - обращается ко мне, Вику и Мику, инстинктивно сгруппировавшимся, - извиняйте, надо разбираться. Меня касается. Если вылезу, отзвонюсь. Надо решать вопросы.

Не дожидаясь ответов, убегает, громко говоря по телефону.

Почему-то вспоминаю, что Алессио – единственный из нас, кто уже получил образование, причем в LSE, в Лондоне, и у кого уже есть работа – в штате компании его отца.

Есть занятое место в штате компании его отца.

Я выдыхаю и сажусь на корточки.

Мик закуривает.

Свет мигалок слепит.

Смотрю на часы.

18:56

Рановато.

Жжет.

Медсестра скорой промывает раны довольно бережно. Но приятного мало. Осколки вошли достаточно глубоко. Оказались достаточно крупными.

Достаточно крупная случайность может убить. То, на что нет расчета, может оказаться решающим.

Когда-то это тело испустит дух. Видимо. Я смертен. Видимо. Когда-то эта кровь станет такой же застоявшейся, как та, что на тампоне со спиртом или чем она там, мать ее, протирает мне раны!

Как ни крути, умрешь. Не сегодня – в какой-то другой день. Почему-то сейчас я это понимаю особенно остро. С этим все равно никто не смиряется. Никогда. Можно сказать, что хочешь или готов умереть. И если это правда – то речь идет о долбанном больном ублюдке. Даже в старости инстинкт самосохранения, старательно превозмогая глупость, борется за нас. А мы убиваем себя, не понимая, что второго шанса не будет.

Но это не значит, что мы не боимся умереть. Мы просто верим, что будем жить. Когда-то это не оправдается.

- Свободен, - вздыхает медсестра.

- Ну, да, - киваю; ухожу.

Менты опросили всех, кого смогли. Никто ничего не знает. Я-то уж точно. Случайная жертва. Заявление писать не буду. Спасибо, буду иметь в виду.

Сын одного приятеля моего бати – хорошего приятеля, по студенческим годам, - на два или три года моложе меня был – порезал себе вены в том году, в день рождения. Но на этом не успокоился. Шагнул из окна пентхауса на двадцать пятом. В крови обнаружили амфетамин. Просто титаническое количество амфетамина. Так оно и выходит. Чувак ушел головой¸ а возвращаться ему было некуда. Это слишком.

Я ведь знаю. Мира без меня нет. Пусть он еще посуществует.

Говорю, что не поеду на бои. Вик и Женя собираются. Мик посередине. В итоге, тоже отказывается и уезжает куда-то.

А я домой. Ловлю тачку. Диктую адрес. Молча дремлю. Даю водиле двести процентов чаевых. Он в шоке. Усмехаюсь.

Как только захожу в квартиру, звонит отец. Кто-то в прессе прочухал момент драки. Кто-то снял на мобильник и выложил на «ютуб». Кто-то скинул отцу. Оперативнее некуда. Такое время – не успел накосячить – а уже спалился.

Говорю, что все в порядке. Что я стоял в сторонке. Что я хороший домашний мальчик. Отец смеется. Говорит, что на это у меня ума должно хватить. Я спрашиваю про мать. Она как-то грустно на меня смотрела, когда мы расходились. Говорила, что все будет хорошо. Отец говорит, что у нее все по-старому. Что он вчера приехал ночью, и она спала. По крайней мере, не устроила истерики или допроса.

- Все круто, отец? – неожиданно для себя выдаю.

Отец кашляет. Смущается.

- В смысле?

- Вообще.

- Наверное… Почему ты спрашиваешь?

- Я хочу знать, - вздыхаю. – Просто… - мой голос срывается в плаксивость. – Знаешь, я только тебе верю. То есть, никто не знает ведь, да? Никто не знает, круто все или не очень? Кроме тебя, да?

- Ну ты даешь, - смеется. – Сын, все круто. Говорю тебе, как доктор. Что у тебя не так?

- Да, все так, - потираю глаза. – Просто, если бы ты не сказал, я бы подумал, что все не очень.

- Твоя девчонка в Америке?

Молчу. Кусаю губу.

- Так вот что тебя парит, - хлопает рукой по чему-то; по крышке стола? – Слушай, только не начинай эту хрень. Не первая, не последняя. Не те годы, чтобы страдать.

- Уже?