Приехали в Оренбург где-то в апреле 45-го, и проучились там до мая 46-го. А потом все училища стали переводить на мирный цикл, и его расформировали. Нам предложили: «Можно ехать в Саратов, Сызрань или в Челябинск, нотам техническое». И я выбрал Челябинск.
Приехали, а училище тоже переводят на мирные рельсы и нас зачисляют на 1-й курс. Тут мы сорок человек взбунтовались и дали телеграмму в Москву. Пришел ответ: «Отправить всех в Омск!» Туда приехали и нас влили… в 1-й курс. В общем, окончили училище только в 48-м.
День Победы как встретили?
Мы уже в Оренбурге были, и конечно, ждали со дня на день. Часов в пять утра дневальный как закричит: «Ребята, конец войне!» Этот день сразу объявили нерабочим, и мы пошли в баню. А у нас во взводе был такой Саблин — очень крепкий парень, рябой. И когда мы проходили мимо пивного ларька, он вдруг говорит: «Ребята, спорим, я не отходя двенадцать кружек пива выпью?» Ударили по рукам, если он выпьет, мы заплатим, а нет, он нам поставит по кружке. Начал пить, но все тише, тише, а ведь условие — не отрываться. Двенадцатую пил уже еле-еле, и когда меньше половины оставалось, как его рванет…
А Вам на фронте «наркомовские» часто выдавали?
В пехоте зимой, по-моему, каждый день выдавали. Я считаю, сто граммов для взрослого мужика это безвредно. Тем более в таких условиях. А вот в самоходчиках у нас, по-моему, и не выдавали. Но есть же такие ушлые мужики, которых не удержать, и они, конечно, сами добывали. Помню, в каком-то месте нашли целую бочку, так все так затарились, что пока офицеры хватились, к вечеру весь полк был пьяный. Если бы немцы в этот момент атаковали, весь полк бы перебили начисто. Так офицеры ходили и расстреливали эти полные канистры.
На фронте у Вас какое было ощущение, что погибнете или останетесь живым?
Как-то не думал об этом. В бой идешь, конечно, опасаешься, что убьют. Но в целом об этом не думал.
Говорят, в самом пекле передовой, многие впервые задумывались о Боге.
Врать не буду, я о Боге не думал. И чтобы кто-то молился, тоже не видел. А вот трусов видел.
Перед самой Курской битвой у нас хотели создать ещё одну роту автоматчиков. Людей набрали, но почему-то это дело не завершили, и этих солдат влили в нашу роту. И ко мне в отделение поступил некто Штейман. Постарше меня года на два, натри, фактически молодой совсем, но какой-то очень неопрятный такой. У нас все ложку носили за голенищем, а он как ручку, в нагрудном кармане, поэтому у него на груди гимнастерка прямо лоснилась.
И вот в одном бою, когда немцы сильно напирали, я его послал проверить — не обходят ли нас с фланга. Минут пятнадцать прошло — нет его. Что делать, пошел сам. Смотрю, а он в ямке лежит. Увидел меня, руки поднял и прямо заверещал: «Товарищ командир, я буду честно воевать!» Ведь знал, собака, что я его с чистой совестью мог р-р-р-рык из автомата…
Для многих ветеранов тема «евреи на передовой» очень болезненна.
За все время на фронте, я видел всего двух евреев. Может и больше, но мы же не знаем, кто есть кто. Первый — вот этот Штейман. А второй — мой командир батареи Шкляр. Но если тот был трус, то капитан был вот какой мужик!
Вам пришлось долго воевать, многое пережить, как Вы считаете, что Вам помогло уцелеть на фронте?
И опыт, и умение, но, и судьба, наверное, чёрт его знает…
Случайность… Ну, и повезло, конечно — всё вместе взятое. Но вот ведь судьба какая. На Курской дуге со мной был случай.