Самоходчики

Когда нас везли в Грузию, то в поезде ехали две медсестры. Так вот одна из них, Леля, влюбилась в меня. Потом нас в Тбилиси привезли, выгрузили — ну и все, распрощались. Но любовь вот такая сильная была! А потом она привезла раненых второй раз и пришла ко мне в палату, представляешь? Побыла со мной день-два, а потом поехали в Тбилиси сажать ее на поезд. Приехали на вокзал, а ее поезд уже ушел, и она осталась. Ну что, стоим переживаем — это же самоволка, дезертирство! Потом через окно всунули ее в другой поезд, кое-как она влезла в этот вагон и все-таки догнала своих в Ростове. И на этом все, потеряли связь и больше не встречались с ней, и писем не писали.

После госпиталя приехал в Киев, уже демобилизованный. Дома делали операцию на руке, но не помогло ничего. А тут приезжают ребята из моей бригады и говорят: «Нас перебросили в Дрогобыч, бригаду переименовали в полк и дали тяжелые самоходки с пушкой сто двадцать два миллиметра». Вот они из Дрогобыча и приехали в Киев меня проведать. И так получилось, что забрали меня с собой. Они там в Дрогобыче жили на квартире, ну и я с ними. А почему забрали — я ведь в Киеве начал хулиганить. Ну, пацан, знаете как? Фронтовик, танкист-гвардеец приехал, все разбегаются. Так моя мама покойная хлопцам сказала: «Заберите его, ради Бога, да присмотрите за ним». Вот они и забрали.

Приехали в полк, и там мне на офицерском собрании вручили второй орден Красной Звезды (первый дали еще за Ченстохов). А я получил орден, отдаю честь: «Служу Советскому Союзу!» И делаю поворот не через левое плечо, а через правое. Слышу шумок в зале — офицеры шепчутся. А я просто забыл и все.

Когда я туда приехал, то пришел командир полка, Кочин Николай Яковлевич, и очень обрадовался мне. Я ему рассказал, какие у меня операции были, а он говорит: «Знаешь, что? Давай пошли это все к чертям. Поезжай во Львов, полежи в госпитале месяца два-три, полгода полежи — сколько нужно. Оно тебе надо, вот это все? А там кормят, одевают, лечат. Чего ты?» Написал записку начальнику медсанчасти бригады, а тот уже написал мне направление во Львовский госпиталь. Хлопцы привезли меня поездом во Львов и сдали на улицу Курковую. Там два корпуса госпиталя — верхний и нижний, я в нижнем лежал. А рядом очень красивый собор Кармелитский и ореховый сад.

Какая обстановка была во Львове?

Ой, бандеровцев — ужас. Днем тишина, а ночью действовали. Вот в Дрогобыче вообще тихо было и днем, и ночью, никого не трогали. Я там как-то ночью шел от вокзала километра три до частного домика — мы у поляков жили на квартире, у Войцеховских. Иду, а вдоль железной дороги в ряд горит что-то, как костры. Я заволновался, а это, оказывается, старые газовые трубы травили, газ из них выходил и горел.

Атак по улице нигде никого нет, все тихо и спокойно. А во Львове бандеровцы ночью поджигали заправки, разные склады, особенно военные. Жутко шкодили. А днем сидели по схронам, по квартирам. Но меня никто из них не трогал, интереса ко мне не было никакого. И на госпиталь нападений не было — они больше на милицию, на НКВД нападали. Советский Союз пытался установить там надежную советскую власть — присылали надежных коммунистов, ставили их на должности в горсоветы, в военкоматы, в поликлиники, учителями назначали. Вот бандеровцы и убивали их. Вот прислали кого-то, через три-четыре дня смотришь — труп. Потом специально создали «ястребков» — такие войска при НКВД, из местных призывников. Их призвали, надели на них эту форму и вперед. Одно время, в 1946 году, со мной в палате во Львове лежало два «ястребка» — были ранены в боях с бандеровцами.

И что они рассказывали?

Да что рассказывали — ночью бандеровцы нападают на воинскую часть, и идет бой. Выиграл — значит, ты живой. Нет — значит, ты труп или раненый. Вот и вся жизнь. Идет-идет бой, а потом все разбежались, и под утро никого нет — тихо, спокойно.

Но вообще я во Львове хорошо время провел. Я там заправлял, ведь танкист-гвардеец! Медсестры хорошие были, я с ними дружил. А в феврале 1946 года были выборы в Верховную Раду УССР, и я приехал в Киев проголосовать, да так и остался дома, во Львов уже не возвращался. В Киеве устроился на работу, в том же году приняли меня в партию — рекомендацию давал председатель парторганизации полка Бергункер Григорий Самойлович.

Кстати, в 1946 году весь наш полк из Дрогобыча отправили в Читу — там они служили. Левка Купчин потом стал командиром полка. Отслужил там, а потом в звании полковника работал в Новосибирске заведующим военной кафедрой университета. Потом жил тут в Киеве, потом уехал в Харьков, потом опять вернулся сюда. Лет пять назад он умер. А Фимка Ямпольский демобилизовался и жил в Риге, ему там дали хорошую квартиру. Я ездил туда к нему. А потом его дети уехали в Америку и его забрали к себе, в Сан-Диего. Там он и доживал свои дни. Потом сообщили, что Фимка умер — у него была онкология какая-то. Я с ними обоими поддерживал связь после войны, иногда встречались. Вот, смотри — это мы в 1983 году сфотографировались.