Самоходчики

12 января 1944 мы наступали через Пулково на Красное село, Красногвардейск (Гатчину) в полосе 67-й Армии. Самоходки атаковали деревню, но наша пехота, двигавшаяся перед ними цепями, залегла под сильным немецким огнем. САУ остановились и вели огонь с места. Вдруг моя установка дернулась и пошла вперед без команды. Мой механик-водитель, Ким Байджуманов, молодой парень, татарин по национальности, не реагировал на команды. Машина шла прямо на деревню и за моей установкой вперед рванули еще две СУ-76. Влетаем в деревню, а немцы разбегаются по сторонам. И тут моя самоходка врезается в избу и останавливается. Оказывается, в самоходку влетела болванка, пробила грудь механика-водителя, и он уже мертвый, в последней конвульсии, выжал газ, и наша самоходка все время двигалась вперед.

На Кима, я, после боя, заполнил наградной лист на орден Отечественной войны I степени (посмертно). В следующем бою мою самоходку сожгли и мне пришлось пересесть на другую машину. Через десять дней после начала наступления в полку осталось только 3 СУ-76. Комполка приказал мне собрать «безлошадных» механиков-водителей и выехать с ними в Ленинград, на завод имени Егорова (на танкоремонтный завод) за пополнением и техникой. Поехали на БТРе. Когда мы добрались до Пулковских высот, то увидели, что все небо над Ленинградом в прожекторах и в разрывах. Подумав, что это немцы, «под занавес» пытаются разбомбить город, решили переждать авианалет. Так, как время поджимало, я приказал всем лечь на днище БТРа и так мы заехали в город. Но далеко пробраться мы не смогли так, как улицы были буквально забиты людьми. Нас, чумазых и закопченных, вытащили «на свет божий», обнимали, целовали, пытались качать, совали нам в руки вино и водку. Люди пели, плакали, плясали. Это было 28 января 1944 года — Ленинград праздновал окончательное снятие блокады.

Что еще запомнилось из тех зимних дней?

Бои за Лугу, где немцы использовали для себя наш старый оборонительный рубеж.

Командир полка приказал мне взять 3 самоходки, перекрыть одну из дорог, выходящих из города, и встать в засаде у речки. Двое суток мы просидели в этой засаде, зачем? — не знаю. Немцы так и не появились перед нашей засадой, но эти 48 часов стоили нам много нервов. По участку, на котором стояли замаскированные СУ-76, безостановочно била немецкая артиллерия, вела «огонь по площадям». И мы, сжираемые вшами, коченея от холода (двигатель в засаде завести удается крайне редко), не имея права обнаружить себя или открыть ответный огонь, все это время ждали — когда по нам попадут.

После выполнения этого задания командир полка приказал мне сдать батарею и вступить в должность ПНШ-2, начальника разведки полка.

Вызывает начальство и говорит, что у немцев в Луге находятся большие склады химоружия. Отдают мне приказ: блокировать пути вывоза химбоеприпасов, войти в контакт с партизанскими отрядами, действовавшими в этом районе, провести операцию с ними вместе в немецком тылу. На задание пошли 12 машин, под командованием майора Нивина, замкомандира полка. Подходим к какой-то речушке, но видно сразу, что лед не выдержит нашу самоходку. Рядом «дохлый» мостик и майор решил, что будем переправляться по нему. Одиннадцать машин прошли по мостику благополучно, а я сел на броню последней самоходки, держась за пушку. Машина медленно въехала на мост, и через несколько мгновений, он не выдержал и мы «кувыркнулись» с этого треклятого моста. Меня впрессовало в лед, а сверху еще придавило скатанным брезентом. Так я провалился и стал тонуть, но мой помпотех Саша Смирнов каким-то образом меня вытащил. А мороз в тот день стоял ниже двадцати градусов.

Весь экипаж успел выскочить из самоходки. Меня обтерли, дали выпить спирта, и мы пошли в бой. Когда у меня после войны родился сын, то я назвал его в честь моего спасителя — Александром. С партизанами мы встретились, склады блокировали, а были там химические боеприпасы или нет — я не знаю.

Что входило в обязанности ПНШ-2 в САПе? Какие силы были в его подчинении?

В моем подчинении был взвод разведки 25 человек.

Взвод имел бронемашины, а позже, мы захватили немецкие бронетранспортеры «Ханомаг» и передвигались на них. В теории, при наступлении, на нас возлагалась разведка минных полей, обнаружение противотанковой артиллерии и других огневых средств противника. В действительности же, в 90 % случаев, разведку использовали в качестве передового отряда или придавали по отделениям батареям, для разведки передовой. Ну, а в ходе боя обычно были следующие «боевые разведзадания»: «Где связь с первой батареей»?! «Где четвертая батарея!?», что означало — «иди и ищи».

Какие потери понес 1902-й Краснознаменный ордена Ленина и Суворова III степени САП в ходе Ленинградской наступательной операции?