Самоходчики

Во время боевых действий я как разведчик взвода управления постоянно находился на передовой и за это время мои сапоги порядком износились. Начальник разведки увидел такое дело и сам предложил мне: «Поезжай в тыл, сменишь сапоги, а заодно и в бане помоешься». Я не возражал, конечно. Съездил, помылся, сменил сапоги, а обратно возвращался с ребятами на американском мотоцикле. За мотоциклистом сел радист, а меня посадили в люльку. И вроде ведь ехали по шоссе, но потом почему-то на полном ходу наскочили на траншею. «Харлей» перевернулся вверх колёсами, и я оказался под ним. Радист при падении ударился об валун и сломал себе ключицу. А мотоциклист отлетел на несколько метров в сторону, правда, тут же вскочил, и хотел меня освободить, но поднять или перевернуть мотоцикл сам не смог. Хорошо мимо проезжали летчики с рекогносцировки, увидели такую ситуацию и помогли. Мотоцикл с меня убрали, а я лежу на асфальте и почему-то не могу двигаться. Ладно, погрузили меня в кузов машины и отвезли в часть. И оказалось, что при падении автоматом ППШ мне сильно ударило в область крестцовых позвонков и от этого меня парализовало. Целую неделю после этого не двигались ни руки, ни ноги… Благо, что боев уже не было, и я недели две отлеживался на чердаке какого-то дома, и все-таки немножко отошёл.

Перебросили нас под Нарву, в место, где находится какой-то курган. Прорвали немецкую оборону и начали наступать на Таллин. И мне особенно запомнилось, что когда мы в Таллине въезжали в главную крепость, то нас снимали на киноплёнку. Интересно, сохранилась эта запись или нет?

Немцы отошли, но у них в руках еще оставалась военно-морская база на эстонском острове Сааремаа, которая сильно сковывала действия нашего Балтийского флота, поэтому ее необходимо было захватить в кратчайшие сроки. Наш полк перебросили в городок Хаасалу, в котором находился небольшой порт. Погрузили на баржи, потом по дамбам перебрались на какой-то небольшой островок. Сам остров был освобождён, но перешеек все еще оставался у немцев. По ширине он всего километра на три, а глубина укреплений метров на пятьсот: разные надолбы, минные поля, проволочные заграждения. И вот тогда мне впервые пришлось наблюдать совместные действия всех родов войск. Одну задачу вместе решали и авиация, и морской флот и артиллерия, и пехота станками. И все равно где-то неделю, а то и две спихивали немцев в море.

Иванов А.П. с однополчанами.

В числе прочего захватили и большой продовольственный склад. Командование хотело уберечь эти продукты от солдат, но куда там. Танки пробили в стене склада брешь и солдаты как налетели. А в нашем отделении разведки был маленький американский бронетранспортёр, всего на шесть человек вместе с водителем. Ну, а раз есть техника, значит, мы могли много чего взять. Это же не пехота, которой все приходилось тащить на себе. Поэтому мы набрали себе «богатств»: взяли целый бочонок масла, штук десять каких-то восьмикилограммовых консервов. Взяли одну большую головку сыра диаметром аж в метр, и маленьких штук десять. Сахара еще набрали, в общем, загрузились по полной, так нам же и не на себе таскать. Поехали обратно на материк.

Едем, а я смотрю на колонны пехотинцев и вспоминаю, как сам вот так же мучился на маршах… Конечно, самая большая тяжесть на войне всегда достается матушке-пехоте. Холод, голод, дороги, да всё, что угодно… А мне в какой-то мере повезло, я-то, как кошка, то, как собака, то на машине еду, то пешком иду. Там еще запомнилось, что в одной колонне последним шел солдат, который вел навьюченную корову.

После этих боёв наш полк в начале января 1945 года перебросили под Варшаву на 2-й Белорусский фронт. Вообще наш полк постоянно перебрасывали на те направления, где предстояло прорывать укрепленную оборону, ведь орудия у наших самоходок были мощнейшие. Поэтому так и получилось: Карельский перешеек, Прибалтика, Эйзель, а теперь вот Пулавский плацдарм южнее Варшавы.

И 14 января 1945 года мы с этого плацдарма пошли в наступление. Наш полк действовал где-то в районе польского городка Радом. После мощнейшей артподготовки с ходу прорвали первую линию обороны. Прошли километров шесть-восемь и у речки Радомка встали, потому что ее западный берег, на котором окопались немцы, был слишком обрывистый. Наступление застопорились, но к вечеру немцы, видимо, почувствовали, что сил у них мало и начали отходить.