Самокритический автопортрет

Веэс рассказывает об этом не из желания выпятить свою, пусть и не первостепенную, роль в очень непростом «деле Пастернака» -переданное издателю распоряжение наверняка было не единственным и, пожалуй, не решающим для публикации романа. Но для Веэса, для его биографии, этот эпизод, при всем драматизме ситуации, остается памятным и ярким, и имевшим для него отрицательные последствия, потому что последняя встреча с Пастернаком в Переделкине навлекла на Веэса подозрения советских властей в том, что во всей истории с «Доктором Живаго» он соучастник. Все это, вместе с другим издательским скандалом, о чем будет рассказано ниже, значительно осложнило положение Веэса в годы его аспирантуры в Москве.

И последний маленький эпизод, завершивший суматошное пребывание Веэса в Москве во время фестиваля: за несколько дней до его возвращения в Италию пред ним предстал типичный советский функционер, какие в дальнейшем часто возникали препятствиями у него на пути: «Товарищ Веэс, по распоряжению Центрального комитета вы не должны уезжать: вы получили место в аспирантуре и вам незачем возвращаться в Италию». Эта новость застала Веэса врасплох и он, исключительно из соображений здравого смысла и ни в коем случае из желания скандала, с готовностью ответил, что благодарен, но ему-де надо взять в Италии необходимое для долгого пребывания в Москве, не только одежду («пальто мы вам дадим», - встрял чиновник), но и книги, и попрощаться с родителями, и он сразу вернется сюда. Перед таким непредумышленным неподчинением чиновник пошел на попятную, сказал, что доложит. И Веэс вернулся домой в Милан, чтобы несколькими месяцами позже опять приехать в Москву - между прочим в отменном пальто и с целым сундуком нужных вещей, среди которых было множество «крамольных» книг.

Так начались три года московской, русской, советской жизни, исполненной событий (и невзгод), но в целом настолько необычайной, что от нее остались, несмотря на множество неурядиц, самые теплые воспоминания, которых хватило бы на целую книгу. В своих воспоминаниях Веэс останавливается лишь на некоторых существенных моментах.

Самой яркой и насыщенной стороной тех трех московских лет было его участие в культурной, особенно литературно-художественной жизни города в самый интенсивный период оттепели (1958-1961) благодаря дружбе, сложившейся с «прогрессистами», близкими «Новому миру», что не мешало иметь отношения с официальными организациями - Союзом писателей, например, который в то время тоже не был чужд «оттепели» и роль свирепого стража порядка брал на себя только в крайних случаях, вроде дела Пастернака. В одной из статей в Contemporaneo Веэс писал, что напрасно Союз писателей гонит в дверь молодые литературные силы, которые неудержимо вернутся обратно через окно. Секретарь Союза писателей Алексей Сурков - когда-то «пролетарский» поэт, затем соцреалист - человек жесткий, но остроумный - однажды показал Веэсу на окно своего кабинета и сказал со смехом: «Вот окно, через которое вернутся выгнанные в дверь молодые литературные силы».

Это был период эйфории и больших ожиданий, но многие смотрели на вещи реально, без розового оптимизма. Одним из них был Виктор Некрасов, чью повесть «В родном городе» Веэс «открыл» и перевел для издательства «Эйнауди» еще в 1955 году. Он подружился с Некрасовым, и эта дружба продолжалась во время его парижского изгнания, в пору диссидентства.

Воскресить в памяти мир, в который Веэс, как мало кто из иностранцев, вошел таким естественным образом, не входит в скупые и однолинейные задачи «автопортрета». Но по крайней мере один эпизод Веэс хотел бы привести, потому что именно благодаря ему он понял, к каким внутренним драмам приводило существование в таком режиме, как советский: сия чаша не миновала даже тех, кто принимал его как историческую необходимость.

Борис Слуцкий не входил в число «молодых поэтов» - как Евтушенко и Вознесенский, с которыми Веэс дружил (особенно с первым). Слуцкий воевал, его утверждение как поэта совпало с расцветом поэзии оттепельного периода, и он, будучи человеком зрелым и чуждым своего рода «богемности» молодых писателей, стал для Веэса другом-наставником, помогавшим ему понять существенные аспекты советского мира, например, всесилие Партии и Государства во всех его жизненных механизмах. Слуцкий был коммунистом и с доброжелательным скептицизмом выслушивал наивные заявления Веэса (за которые тому было потом даже стыдно) относительно возможности демократического коммунизма в Италии: «У нас не вышло, может, у вас получится», - сказал он, скорее из вежливости по отношению к Веэсу, чем по убежденности.