Самокритический автопортрет

Сахаров, с которым Веэс познакомился на съезде социалистов в Милане, стал для него еще одним принципиальным этико-политическим ориентиром, наравне с Солженицыным. С последним, как известно, у Сахарова состоялась дискуссия, не лишенная полемического накала, что было вызвано разницей их культурного багажа и расхождениями в политических программах. (Это доказательство того, насколько свободным без всякого сектантства было участие Веэса в русском диссидентском движении, чем он обязан критическим выпадам и недоброжелательностью Андрея Синявского, не прощавшего Веэсу привязанности к Солженицыну, которого, как известно, Синявский ненавидел безмерно, нелепо подозревая Веэса в потворстве русскому национализму!). Что касается Преццолини, человека совершенно иной исторической ситуации и совершенно иной культуры, он был олицетворением духовной свободы, и с этой точки зрения, как и диссидент Сахаров, был для Веэса духовным ориентиром.

Рассказанное здесь Веэсом должно подчеркнуть, насколько его подход к диссидентству отличался от отношения к этому явлению текущей итальянской политики с ее вполне понятными тактическими играми между конкурирующими или враждующими партиями. Все это было чуждо Веэсу, сосредоточенному на своих исследованиях и на политическом, но главным образом этико-интеллектуальном (и религиозном) анализе. В 1979 году он прекратил сотрудничество с газетой La Repubblica , позиции которой, включая ее отношение к китайской «культурной революции», становились для него все более и более неприемлемыми, и начал публиковаться в газете Corriere della Sera .

В этот период, спустя два года, он вышел из компартии и сделал это спокойно, без травм и шума и, помнится, даже хотел написать «похвалу бывшим (как он) коммунистам»47 , направленную против тенденциозных и глупых стереотипов, согласно которым «бывших» превращали в «перебежчиков» или, пользуясь избитым журналистским образом, в «расстриженных попов», вместо того, чтобы видеть в них людей, сумевших на основе своего опыта критически переосмыслить и пересмотреть свое прошлое и ту реальность, частью которой они сами были. Разумеется, каждый «бывший» - случай индивидуальный и оценки требует в качестве такового. Поэтому бывший коммунист в принципе глубоко и положительно отличается от посткоммуниста, который вынужденно приноровился к постигшей его политическое движение катастрофе и в большинстве случаев даже не делал и попытки свободно и по-настоящему критически пересмотреть личное и коллективное прошлое.

«Либералкоммунизм» или «еврокоммунизм» с его «отрывом» от советского поводка казался Веэсу все более жалким, путаным и претенциозным, к тому же его окружала лесть «дружественной» прессы и конформизм поддерживающих его интеллектуалов, а также «советологов» и «русистов», боявшихся взять на себя ответственность серьезной критики, а то и неспособных к таковой.

В 1985 году Веэс, уже формально независимый и с симпатией следивший за политическими и культурными попытками Итальянской социалистической партии (в особенности журнала MondOperaio ) сдвинуть итальянскую компартию с позиций, мягко говоря, доисторических, неожиданно получил звонок от Беттино Кракси48 , с которым не был лично знаком. Кракси, высказав много лестного об интеллектуальной работе Веэса, приглашал его вступить в социалистическую партию. Веэс ответил, что при всем личном уважении к нему и к социалистической партии, он решил никогда больше не вступать ни в какие политические организации и, как бы ни был благодарен за приглашение, никак не может его принять. (Позднее Веэс примет предложение участвовать в качестве независимого члена в Национальной социалистической ассамблее, состоявшей в основном из интеллектуалов, и пару раз побывать на ее заседаниях). О Кракси, как фигуре политической, Веэс вспоминает положительно, с учетом преследований, которым он подвергся впоследствии, что явилось пятном на итальянской демократии, особенно на ее левом коммунистическом и посткоммунистическом крыле.

Завершая тему «московских путешествий» в советский период, Веэс вспоминает поездку 1989, когда его официально пригласил Союз писателей. Такого он никогда не смог бы и вообразить. Если вспомнить, что всего тремя годами раньше ему отказали в визе, которую не давали с 1968 года, это приглашение явилось признаком изменений, наступивших в «Стране советов» накануне ее краха. Парадокс состоял в том, что в тот момент во главе Союза писателей стоял Владимир Карпов, бывший военный, который совсем бы не оскорбился, даже наоборот, назови его кто-нибудь сталинистом (его последняя книга «Генералиссимус», посвященная Сталину, вызвала некоторый скандал), но Веэс, как «светский человек», в определенных обстоятельствах умеющий подняться выше кое-каких расхождений, благодарен Карпову за его гостеприимство (в его честь даже устроили обед в Каминном зале дома литераторов!), а также за возможность после стольких лет поездить по Советскому Союзу.