Самокритический автопортрет

В этот приезд Веэс восстановил отношения со старыми друзьями и знакомыми, многие из которых стали диссидентами или ненавистными режиму. Но на обратном пути на таможне Веэса не досматривали. Очевидно, опасались нового скандала. Похожая ситуация повторилась два года спустя, на второй Международной книжной ярмарке: новый отказ в визе, новый скандал в прессе, но короткий и более приглушенный - наученные прежним опытом советские власти гораздо быстрее сдали позиции. Но с этой поездкой связано событие, формально поставившее точку на целом периоде жизни. Когда итальянская пресса писала о новом советском произволе по отношению к Веэсу (его часто интервьюировали по этому поводу), он получил странный звонок: звонил ему представитель крыла компартии, позже получившее название «улучшенцев»40 , учившийся с Веэсом в Москве во времена его аспирантуры. Он по всей очевидности говорил от имени ИКП, а также советской стороны, рекомендуя Веэсу вести себя благоразумно: визу он получит, если в Москве у него не будет «недозволенных» встреч с диссидентами. Предложение, идущее от такого человека, настолько поразило Веэса, что его первая реакция была: это невозможно, как он может не встречаться с друзьями - свободными людьми? Ответ был мгновенным и без экивоков: об этом «они» сами подумают. Самому Веэсу трудно объяснить, что происходило в этот момент у него в голове: тон и суть звонка Икса (назовем так его телефонного собеседника) совершенно сбили его с толку. Он понимал только, что это глупый и недостойный шантаж, и понимал, что вправе обмануть шантажиста. Если ему собираются физически воспрепятствовать встречам с определенными людьми, то с этим ему уже ничего не поделать. Но в тот же самый момент Веэс понял (что давно уже должен был понять), что оставаться в компартии, даже формально и маргинально, как в последние годы, было бы абсурдно и аморально. Таким образом, Веэс обрел и формальную свободу, хотя и до этого он всегда вел себя свободно, но кончилось тяжкое бремя двусмысленности.

Поездка в Москву была более безрадостной, чем предыдущая, тем более что эйфория первой «победы» (1977-го) уже не могла повториться, а главное, Москва показалась ему серой и унылой, а встречи с друзьями-диссидентами, которые, разумеется, состоялись (а некоторые прямо на публике, на территории ярмарки) не радовали его: на всех лежала убийственная печать застоя. На таможне все прошло гладко, без какого-либо контроля материалов, которые Веэс вез в багаже.

Но советская бдительность не притупилась, и в 1986 году, когда ситуация немного изменилась в связи с так называемой перестройкой, Веэсу снова отказали в визе, поскольку он не поддался шантажу, продемонстрировав тем самым свою «ненадежность». Веэс должен был поехать в Москву как член делегации итальянских историков на встречу-симпозиум с советскими коллегами в Академии наук СССР. Сценарий тот же: визы получили все, кроме Веэса. На этот раз орешком не по зубам (уже шатающимся) оказался для советских глава итальянской делегации Франко Вентури. Какие дураки из советского посольства могли помыслить, что такой человек как Вентури уступит самодурству? Противоборство длилось почти год, потом советские снова сдались, и делегация отправилась в Москву в полном составе. На симпозиуме Веэс прочитал «еретический» с советской точки зрения доклад о Максиме Горьком, но для него самым интересным в Москве была атмосфера ожидания перемен. (Один молодой партийный функционер из нового, перестроечного призыва сказал ему почти в виде комплимента и с выражением надежды: «и у нас скоро тоже будет много своих Веэсов», в смысле раскрепощающего ревизионизма, который впоследствии опрокинул режим). Но убожество окружающего было более гнетущим, чем в предыдущий приезд - чувствовалось, что страна погрузилась в коматозное состояние. Единственной и отрадной нотой в этой мертвенной панораме стал прием в Итальянском посольстве, организованный Серджо Романо41 по случаю встречи историков.

Среди множества событий, важных для Веэса в личном и общественном плане, можно назвать, второстепенное для него, - посвященную диссидентству Венецианскую Биеннале, на которую он был официально приглашен одним из организаторов. И хотя Веэс понимал значение этой инициативы, он не принял приглашения, потому что получил его, когда все уже было организовано, причем так, что это не могло было быть ему интересно. Веэс, сам своего рода диссидент (позже, по приглашению Владимира Максимова, он вошел в редакцию журнала «Континент»), «преследуемый» советскими, и в этом случае хотел сохранить собственную независимую позицию, не примазываясь к чужим инициативам, как занятые в этом деле некоторые аппаратчики из социалистической партии. Один из друзей-диссидентов сказал, что на Биеннале «отсутствовали двое великих» -Солженицын и Веэс, что было только наполовину правдой, потому что великим можно назвать только Солженицына.