Самокритический автопортрет

Веэс сделал шаг вперед и вышел в круг. Вокруг послышались смешки: таким заморышем он выглядел рядом со своим коренастым соперником. Веэс потом пытался понять: что же его толкнуло на этот шаг? Ни в коем случае не дерзость, которой в нем не было, и не самонадеянная претензия на победу, что было бы признаком легкомыслия, нет, это был безрассудный импульс, некий «долг», ему самому не до конца понятный. Всегдашний победитель посмотрел на Веэса с некоторым удивлением (вообще-то он оказался не таким уж свирепым и в дальнейшем вполне доброжелательно относился к Веэсу) и с ошибочной уверенностью, что в два счета расправится с таким слабым и неосмотрительным противником. Но победа стоила ему немалых усилий, потому что Веэс дрался с тем же безрассудством, с каким вышел в круг, пока не остался лежать на траве, в синяках и ссадинах, между тем как маленький Голиаф и его свита удалились с места этого нелепого поединка.

Из общественной жизни тех лет Веэс помнит участие в грандиозной демонстрации 25 апреля 1945 года в Милане на борту прибывшего из Брианцы грузовика с партизанами и антифашистами. Среди них находился и его отец. Запомнился этот день, значение которого он понимал смутно, - при этом эмоционально переживая, - своей огромной, беспорядочной, ликующей толпой. Но гораздо ярче воспоминания о событиях, происшедших немного ранее, в период Республики Салт4 : появление в Мольтено дяди фашиста, генерала, из ложно понятых патриотических идеалов перешедшего на сторону Итальянской Социальной Республики. Веэс помнит замешательство и холод при встрече отца с братом (между прочим, человеком недюжинных способностей) - людей, оказавшихся в противоположных станах. Запомнился ему один странный человек, искавший его общества. Это был инженер, появившийся в Мольтено в период эвакуации и скорее всего здесь скрывавшийся: будучи фашистом, он боялся того, что с ним может произойти после неизбежного падения режима (в чем не сомневался). Это была странная «дружба» между встревоженным, запуганным существом, которому не к кому было обращаться со своими монологами, и доброжелательным по природе подростком, заинтересовавшимся человеческим типом, напоминавшим ему некоторых романных героев. И самое светлое воспоминание того времени: дружба с ровесниками, крестьянскими детьми из Мольтено и деревенская жизнь - бедная, какой она неизбежно бывает в военные годы, и богатая такой подлинностью и простотой, каких Веэс потом никогда больше не встретит. И наконец, решающий момент формирования Веэса: в гимназические годы, проведенные в Монце, куда он ездил на поезде, а иногда - не без риска - на велосипеде, он продолжал читать беспорядочно и запойно. Такое свободное и случайное чтение зависело также от ограниченности книжного рынка того времени и от скудости его финансовых средств. Именно тогда он купил дешевенькие книжки издательства Барион, напечатанные на сероватой бумаге, с попадавшимися время от времени похожими на соломинки вкраплениями. Их автором был Достоевский. Посредством этих страниц, в особенности страниц «Братьев Карамазовых», посредством переводов, которые Веэс впоследствии, когда выучил русский, ни разу не захотел сверить, чтобы не нарушить очарования первого восприятия, он вошел в новый, поразительный, бесподобный мир, совсем не похожий на мир других великих романов девятнадцатого века, в основном французских и английских, в мир, недоступный пониманию подростка, но околдовавший его своей загадочностью и как бы бросавший вызов проникнуть в его глубины и завладеть его тайнами. Нет, он тогда не решил, что посвятит себя изучению русской литературы, такой мысли не могло и возникнуть, но в этом был знак судьбы, брошенное семя, которому было предназначено принести плоды.

После окончания войны по возвращении в Милан Веэсу выпали новые испытания. К семейным финансовым трудностям в условиях суровой послевоенной жизни прибавилась болезнь: легкая форма туберкулеза привела его в туберкулезный санаторий, где он окончательно излечился. Пребывание там оказалось благотворными потому, что позволило ему погрузиться в ранее незнакомый мир. Шли первые послевоенные годы, и пациентами туберкулезных лечебниц были ветераны войны, бывшие военнопленные, а также «штатские» -люди самого разного происхождения, из самых разных областей Италии, все «народная» публика. Для Веэса это стало первой встречей с Италией бедной, простой, плебейской, очень человечной, движимой основными жизненными силами и инстинктами, и при всей своей непохожести на окружающих его людей он совсем не чувствовал себя чужаком в их среде, надолго сдружившись с некоторыми соседями по палате, и сохранил живые воспоминания о многих других.