Самолет без нее

— Нет, Марк. Поверь мне. Никто не знал. За исключением Кредюля, разумеется. Я три года назад получила это письмо. И все эти три года знала, что Эмили — не моя внучка. Что Эмили погибла при крушении самолета, а я воспитываю Лизу-Розу де Карвиль… Я свыклась с этой мыслью. Не зря же я подарила ей на восемнадцатилетие кольцо с сапфиром. Постепенно я даже научилась этому радоваться…

Николь ненадолго замолчала, стянула на груди концы шерстяной шали, наброшенной поверх блузки, застегнутой на все пуговицы, и посмотрела на Марка с безграничной нежностью.

— Да, радоваться… За ее будущее. За вас обоих. Ведь это все упрощало. Могла бы и раньше догадаться, без всяких там анализов…

Марк ничего не ответил. Он резко вскочил, положил оба листка рядом и принялся изучать. На фальшивку не похоже. Марк преодолел яростное желание порвать бумажки в мелкие клочки.

— Гран-Дюк облажался, Николь! — почти закричал он. — Он перепутал образцы! И в лаборатории могли допустить ошибку! Наверняка всему есть логичное объяснение!

— Или Кредюль дал нам те результаты, каких мы от него ждали, — тихо произнесла Николь.

Марк чуть не подскочил:

— Как это так?

— Только он один знал, что за образцы отдает на анализ. И поступил по своему разумению. Подтасовал факты к своей выгоде. За пятнадцать лет расследования он не добился ничего. Вот и решил самостоятельно дописать конец в этой истории… — Николь немного помолчала и продолжила: — Два отрицательных результата — это не так уж глупо, как может показаться на первый взгляд. Смотри сам, его затея прекрасно сработала. Он убедил Матильду де Карвиль, что ее внучка погибла. Окончательно и бесповоротно. И это означало, что ей придется оставить нас в покое. По-моему, Гран-Дюк ее недолюбливал. А я смирилась с горькой истиной. Признала, что Эмили мне не внучка, а тебе — не сестра. Когда три года назад я узнала, что анализ показал отрицательный результат, я проплакала несколько ночей. Но в то же время испытала облегчение. Думаешь, я не видела, какими глазами вы с Эмили смотрели друг на друга? У меня прямо сердце разрывалось. Каждый день, каждую минуту…

Марк сел на диван рядом с Николь и положил голову ей на плечо. Потом обнял. Его пальцы теребили кисточки шали. Николь повернулась к внуку:

— Ты все понимаешь, Марк. Конечно, ты все понимаешь. Это письмо означало, что вы с Эмили не связаны родством. Что вы не брат и сестра. Что вы свободны, Марк, милый мой мальчик. Кредюль по-своему любил вас и наблюдал за вами. Ему вполне хватило бы ума провернуть подобный трюк…

Она перевела взгляд на два лежащих на столе голубых конверта.

— Если бы оба письма не очутились рядом, его план вполне мог бы сработать…

Марк встал и нервно прошелся по комнате. Аргументы Николь его не убедили. Ему не верилось, что Гран-Дюк оказался способен на подобный низкопробный трюк. Тем более что, читая дневник детектива, Марк чувствовал: тот и сам поражен результатами тестов ДНК. Хотя это вовсе не исключало, что он попросту лжет. И в этом, и во всем остальном…

— Николь, я пойду пройдусь.

Николь ничего не ответила. Она сидела и утирала глаза кончиком носового платка. Марк уже взялся за ручку двери, когда до него донесся дрожащий голос бабушки:

— А почему ты не спрашиваешь, где Эмили?

Марк застыл на месте.

— А разве ты знаешь, где она?

— Точно не знаю. В смысле, не знаю, где именно. Но я догадалась, что она имела в виду, когда говорила, что уезжает надолго. По-моему, я знаю, на какое преступление она намекала. Господи, да разве это преступление?

Сердце у Марка заколотилось так, что казалось, еще чуть-чуть — и выскочит из груди. Меньше чем за десять минут его жизнь в третий раз совершила крутой вираж. От признаков агорафобии не осталось и следа — так у смертельно напуганного человека сама собой пропадает икота.

Николь все не решалась продолжить.

Марк крепко сжал ручку двери.

— О чем ты догадалась, Николь? — почти выкрикнул он.

Когда Николь наконец заговорила, ее голос звучал чуть слышно — то ли от смущения, то ли из жалости.

— Эмили беременна, Марк. Беременна от тебя.

Рука Марка соскользнула с дверной ручки. Все так же мягко Николь добавила:

— Она решила сделать аборт. Она сейчас в больнице.

Марк остановился возле мусорного контейнера на улице Пошоль. Слабый свет луны едва освещал ряды одинаковых домишек. В конце тупика сидели друг напротив друга две взъерошенные кошки. Интересно, подумал он, не те ли это самые кошки, которых пыталась приручить Лили, когда ей было семь лет? А что, вполне возможно. Только постаревшие на десять лет.

Марк чувствовал невероятное спокойствие, особенно удивительное после нервозности последних минут и часов. В сознании наступила поразительная ясность. Теперь он точно знал, что должен делать в первую очередь. Загадка двух отрицательных тестов ДНК подождет. И история с убийством деда подождет. Сейчас есть дело поважнее. Марк представил себе Лили. Одна-одинешенька, она сидит в палате парижской больницы и готовится к худшему… У нее под сердцем — ребенок.

Их ребенок.