Самолет без нее

— Я все расскажу вам, месье Гран-Дюк. В конце концов, я не сделала ничего дурного. Мне не в чем себя упрекать. Раз уж вы меня разыскали, придется во всем признаться. Я всегда думала, что рано или поздно такой день настанет. Видимо, он настал. Я была, что называется, трудным подростком. С семнадцати лет начала сбегать из дома. Школу бросила. Болталась где придется с такими же, как я, неприкаянными парнями и девчонками. Родители затащили меня в Бюро по трудоустройству. Мне подыскали одну работу, вторую, третью… Я нигде не могла надолго задержаться. Потом попала на что-то вроде практики в природный парк в Верхней Юра. В природоохранной зоне. Меня туда определили на месяц. «Защита природы» заключалась в основном в том, что мы ходили по лесу и собирали мусор. Захватывающее занятие. Командовал нами — вместе со мной работали еще несколько девчонок — некий Грегори Морэ, он числился инженером в дирекции парка, расположенной у подножия горы Мон-Террибль. Потрясающе красивый мужчина. К девушкам, которые ему нравились, у него был особый подход. Он к ним не лип, нет, но как-то умел так подкатиться… Он был старше меня лет на десять, если не больше. И я, конечно, влюбилась в него без памяти. В него все влюблялись… В первый раз мы занимались любовью на природе, на берегу ручья, в лесу, который он знал как свои пять пальцев. Потом — где придется, каждый день, пока я там работала и позже, на протяжении еще нескольких недель. В самых невообразимых местах. Я понимала, что у него до меня была куча женщин, но мне казалось, что наш с ним роман — совсем другое. Что это для него серьезно. Мне хотелось ему верить, и я ему верила. Довольно банальная история, не правда ли, месье Гран-Дюк? Молоденькая дурочка и прожженный ловелас.

— А что было потом?

— Потом я забеременела. Пока сообразила, что произошло, срок был уже шесть недель. Но главное, я уже, как говорится, покатилась по наклонной. Нигде не работала. С родителями практически не общалась. Тусовалась со всякой швалью. И была смертельно влюблена в Грегори Морэ. В его тело. В наслаждение, которое он мне дарил.

— Отец ребенка — Грегори?

— Да. Он был моим первым и единственным любовником. Однажды вечером, в убогом номере отеля в пригороде Бельфора, я сказала ему, что жду ребенка.

— И какова была его реакция?

— Вполне предсказуемая, месье Гран-Дюк. Более чем предсказуемая. Он буквально вытолкал меня вон. Назвал шлюшкой. Сказал, что я хочу его захомутать. Что я никогда не докажу, что отец ребенка — он. И что он советует мне сделать аборт.

— Но вы не послушались?

— Нет, не послушалась. Не могу сказать, что я приняла сознательное решение сохранить ребенка. Я просто не стала ничего предпринимать. Время шло, а я ничего не делала. Седьмая неделя, восьмая… Все это случилось слишком быстро. И я по-прежнему тосковала по Грегори. Как будто обезумела. Убеждала себя, что он еще передумает. Что мне удастся его вернуть. А если вспомнить, какой образ жизни я тогда вела… Постоянного жилья у меня не было, я ночевала в сквотах. Дома появлялась в лучшем случае раз в неделю. Когда скрывать беременность стало невозможно, я вообще перестала навещать родителей. Только звонила им иногда.

— Где вы рожали?

— В Монбельяре. В роддоме, в отделении патологии. Мне только-только исполнилось восемнадцать. Нельзя сказать, что я отличалась завидным здоровьем. Ребенок родился маленьким, весом чуть больше двух килограммов. Это было двадцать седьмого августа восьмидесятого года. Девочка. Неделю спустя меня выписали. Выдали бланки и велели их заполнить, чтобы получить свидетельство о рождении ребенка. Я выбросила их в первую попавшуюся урну.

— Неужели это оказалось так просто?

— Поймите, месье Гран-Дюк, за ту неделю, что я пролежала в роддоме, меня видели десятки медсестер и почти столько же разных врачей. Да и в самом роддоме должна сохраниться моя история болезни — или как это у них называется… Доказательство, что ребенок существует. Но кому могло прийти в голову, что этот ребенок — мой? Что я его воспитываю? Никто из моих родственников понятия не имел, что я стала матерью.

— Как вы назвали дочь?

— Никак. Странно, правда? В роддоме я сказала, что еще не выбрала имя. Что должна посоветоваться с отцом ребенка. Дальнейшее можно описать одним словом. Падение. Я порвала все связи с родителями и с друзьями детства. Дело было летом. Я спала на улице, с ребенком на руках. Не знаю, как я не умерла тогда — просто от физического истощения. У меня завелась своя компания. Люди, которые меня не осуждали. Пьянчуги, наркоманы. Наверное, надо было принять какое-то решение, вернуться домой, покаяться во всем, вымолить прощение. Но у меня не было сил. Родители работали в Бельфоре, на вагоностроительном заводе «Альстом». Иногда я думала, что надо пойти повидать Грегори, показать ему ребенка. У дочки были потрясающие голубые глаза. Немножко мои, но в основном — его. Светло-синие и прозрачные, как у хаски. Порой мне хотелось умереть — прямо там, на улице.

— Почему вы покинули город?