Самолет без нее

Гроза прекратилась лишь час спустя. На улице уже стемнело, но, поскольку годы паломничества научили меня предусмотрительности, я не слишком расстроился — у меня был фонарик. Выйдя из хижины, я, меся ногами грязь, направился к могиле. С небес снова закапало. Молясь про себя, чтобы это оказались брызги с деревьев, а не начало нового ливня, я медленно продвигался вперед. Желтый круг света разрезал тьму передо мной. Вот и крест. Он представлял собой две обыкновенные ветки, связанные поперек. Веревка, соединявшая их, выглядела не новой и изрядно истершейся. Сколько здесь стоит этот крест? Год? Два? Больше?

Я посветил фонариком на горшок с растением. Я не большой специалист в ботанике, но даже мне казалось очевидным, что желтый жасмин вряд ли способен пережить зиму вне помещения. Следовательно, горшок принесли сюда не так давно. Возможно, месяц-другой назад.

Продолжать изыскания в темноте представлялось мне затруднительным. С деревьев падали холодные капли. Температура быстро понижалась. Я прикинул: спуск с горы Мон-Террибль при свете фонарика займет у меня не меньше двух часов. И все-таки я оттуда не ушел! Я человек упрямый, вы, должно быть, об этом уже догадались. Я начал раскидывать камни, пытаясь найти то, что они скрывали. И не нашел ничего, кроме земли. Я понял, что следует вернуться сюда с лопатой и раскопать могилу — не рыть же землю голыми руками…

Но я не собирался так легко сдаваться. Одной рукой я откатывал очередной булыжник, а второй светил себе фонариком. Каждые десять минут мне приходилось менять руку. Я чувствовал себя расхитителем могил или членом какой-нибудь зловещей секты, темной ночью, в грозу, добывающим для своего ритуала труп. Собачий, овечий, человеческий — все равно…

Так ничего и не обнаружив, кроме мокрой земли, я кое-как сложил камни назад.

До своей «БМВ» я в тот вечер добрался только после полуночи. Еще час занял путь до заведения Моники Женевэ, расположенного на берегу реки Ду, — разгулявшаяся непогода и поваливший мокрый снег не давали развить скорость больше двадцати километров в час. Я промок до нитки и вымазался в грязи. Пальцы кровоточили. Следующие десять дней меня преследовала жестокая простуда. И ради чего, подумать только! Пары булыжников и собачьей могилы! Притом что отрыть собаку мне так и не удалось! Решительно, это расследование сведет меня с ума, так полагал я, укладываясь спать. Чтобы немного успокоить нервы, я позволил себе выпить целых три бокала соломенного вина матушки Женевэ.

На другой день я снова разыскал специалиста по охране природной зоны Мон-Террибль Грегори Морэ — того самого парня с типичной внешностью лесоруба, словно выскочившего из голливудского фильма, снятого на натуре в Скалистых горах. Он уже несколько лет колесил по окрестностям горы на своем джипе, и логично было предположить, что ему что-то известно и о хижине, и о могиле.

Морэ удивился моему вопросу и не смог дать на него удовлетворительного ответа, что его явно задело. Да, про хижину он знал, она действительно служила временным пристанищем местным подросткам, которых он, насколько хватало сил, гонял. На могилу он не обратил внимания, но не сомневался, что в ней, скорее всего, и в самом деле похоронена собака. В горных районах Юра умерших псов часто закапывают в землю, сверху насыпая холмик из камней. Такие импровизированные надгробия можно видеть во многих местах по обочинам тропинок.

Мне следовало вернуться на Мон-Террибль с лопатой и раскопать могилу, но я колебался. Назавтра погода испортилась окончательно, температура упала до минусовой и повалил мокрый снег. Прошагать два-три часа — и ради чего? Прошлым вечером я ведь уже пытался найти под камнями хоть что-то существенное, но ничего не обнаружил.

Да и вообще, какое отношение к моему расследованию имеет заброшенная хижина в лесу и кучка камней перед ней?

Разумеется, никакого.

В результате я остановился в ближайшем местечке под названием Эндевилле и за чашкой кофе стал ждать, когда улучшится погода. Напрасный труд. С утра повалил густой снег. И я вернулся в Париж.

Вот и еще одна версия зашла в тупик, подумал я. Расскажи я о своих находках Назыму, он помер бы со смеху.

Только представьте себе — раскопать собачью могилу!

В тот день, 23 декабря 1986 года, я совершил ошибку — правда, тогда я об этом еще не догадывался. Может быть, единственную ошибку за восемнадцать лет расследования, но, боже мой, какую грубую! Да, оправданий у меня было море — снег, холод, плохое самочувствие, невезение, сарказм Назыма, — но разве дело в оправданиях? Я, Кредюль Гран-Дюк, образец упорства и скрупулезности, не довел дело до конца, смалодушничал и бросил расследование на середине. Единственный раз в жизни, клянусь вам! Но это был тот самый раз, когда выпускать ниточку из рук ни в коем случае не следовало…