Самолёт на Кёльн. Рассказы

Доктор с полковником подпрыгнули и уцепились. Но стул не выдержал такой перегрузки и сразу упал вниз на то место, где он и раньше стоял. Упал, вызвав окончательное оцепенение у собравшегося пляжного народа, который стал невольным изумленным свидетелем вышеописанного.

Все друзья, кроме Рябова, раскатились по галечному пляжу, причинив себе некоторый телесный вред. Доктор горько пошутил, вытирая сочащуюся кровь:

– Вот оно! Факт, как говорится, на лицо!

У полковника под глазом наливалась синяя гуля.

А Рябов молчал. Он тихо сидел на стуле, и при первом же взгляде на него становилось ясно, что человек этот не совсем прост. Такие люди опасны для общества, и как только они где появляются в общественном месте – у них необходимо с ходу требовать документы! Такие люди опасны для общества! Таких людей неплохо бы и вообще изолировать от общества куда-нибудь подальше!

БЛАГОРОДНЫЙ ПОСТУПОК НА ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ

Чувствую, что никуда мне не деться от общественного транспорта: от троллейбусов, автобусов, трамваев. Он, они окружают меня повсюду и наполняют мою жизнь.

Поэтому чтобы отдать транспорту транспортово и снять перед ним шляпу, я и привожу нижеописанную благородную историю, которая недавно приключилась со мной на транспорте и которую я запомню из благодарности по гроб жизни.

…Ехал я как-то с работы. Вернее, не ехал, а стоял на остановке. Время идет. Автобусы шыньг-шыньг мимо. И мой № 7 тоже. Не останавливается.

А я тут знаю, что делать. Я сразу взял и закурил дорогую «Столичную» сигарету из пачки ценой сорок копеек.

Ну и точно. Я и затянуться не успел, как появился из-за угла и встал передо мной мой № 7 с раскрытой задней дверцей.

Я выкинул дорогую сигарету и полез в теплую автобусную массу, состоящую из человеческих тел, держа над головой портфель.

Меня за портфель в автобусе всегда очень ругают. Мой портфель не приспособлен для автобуса. Если его держать над головой, то из него начинает сыпаться всякая дрянь гражданам в глаза: табачные крошечки, монетки, спички, бумажечки, вода какая-нибудь из него льется, жидкость.

Ругаются ужасно.

А если его опустить вниз, то тоже нельзя, потому что он не дает людям стоять на его месте. Они думают, что вот пустота и устремляются, чтобы стоять, а там видят портфель, и их это очень озлобляет.

А если влево или вправо, то есть к окну, то вообще скандал. На вытянутой руке мне его все время не удержать ввиду слабого телесного развития, и приходится склоняться, пристраиваться за портфелем. А тут сидящие пассажиры начинают кричать так:

– Не наваливайтесь! Держитесь как следует! Я вам вовсе не подушка!

Ужасное положение! Я раз даже попытался подсунуть портфель к кондукторше, так она и рассуждать не стала. Взяла да и плюнула на мой портфель сухой слюной. Я его и забрал, оплеванный.

Итак, я залез в автобус и стою, притиснутый костями к закрывшейся резиново-стеклянной двери.

И тут, замученный, обливающийся потом, я слышу нечто. И это нечто произносится стальным мужским голосом с богатой модуляцией:

– Давайте-ка ваш портфель сюда!

Мысли мои расщепились, как атомные ядра, в моей бедной голове произошел взрыв, и я, повернутый лицом к автобусной двери, не видящий, лишь пролепетал:

– Это куда «сюда»?

– Да вот сюда, мне. Я сижу и подержу ваш портфель, – сказал стальноголосый.

И я, не видя куда, где, передал куда-то портфель и сам остался стоять – прижатый, оцепеневший, замученный, потный.

Едем дальше, и тут, конечно, вышло как всегда выходит: в автобусе как-то все на ходу уплотнилось, сжалось, утряслось, так что я смог и вдохнуть полной грудью и развернуться от двери на 180 градусов.

Вот тут-то я и увидел картину, настолько поразившую мое бедное сердце, что я ее, эту картину, не забуду никогда.

На заднем сиденье, окруженный и сдавленный пассажирами, среди толчеи и жары мирно дремал молодой человек лет тридцати пяти, держа на своих коленях мой портфель.

И ничего-то в нем особенного не было. Лысоватый молодой человек. Бритый. В нейлоновой сорочке. Вернее, небритый, если приглядеться. И рубашка грязная. Ничего особенного.

Но он держал на своих коленях мой портфель и был мне тем самым милее всех других трудящихся.

Я ему говорю, трогая пальцем за плечо:

– Товарищ! Я уже все. Я распрямился. Давайте мне портфель.

Неожиданно зоркие глаза поднял на меня дремавший благодетель:

– А вы что, сейчас выходите?

– Нет. Не выхожу.

– Так вы стойте, а я подержу. Это не составит для меня ровно никакого труда.

И опять закрыл свои зоркие глаза.

И тут я не выдержал. Скупые слезы заструились из обоих моих глаз. Вниз по щекам. Слава Богу еще, что в автобусе все ехали мокрые и потные, так что я даже в слезах ни от кого не отличался, а то что бы сказали люди, увидев меня плачущим?

Проплакавшись, я огляделся.

Автобус несся полным ходом. Попритих шум, попритих и галдеж. Многих сморило. И сидел на заднем сиденье и спал, храпя, молодой человек лет эдак тридцати пяти, и на его коленях – мой портфель.