Самолет уходит в ночь

Предложение сейчас сводится к тому, что полетный вес и теперь не будет выходить за пределы того, который мы с вами уже освоили.

Воцарилась мертвая тишина. Кто-то недоуменно спросил:

— Как же так?! А пятьсот килограммов?! Тут уже я не выдержал и ответил:

— Увеличение бомбовой нагрузки предлагаем за счет уменьшения количества горючего. Куликов продолжал:

— Того горючего, которое мы возим про запас. А зачем оно, к примеру, при полете на ближние цели? Это же бесполезный груз!..

— На каждый полет нужно точно рассчитывать необходимый запас горючего, — включился в разговор я, — а мы заливаем, его на глазок. Тогда и будем больше поднимать бомб. Это и есть полезная нагрузка на самолет.

Теперь все стало ясным и доказательств больше не требовалось. Один только не унимался:

— А что, если откажет мотор на разбеге или после отрыва самолета от земли, тогда что?

На это Куликов, наш спокойный, выдержанный Серега, неожиданно бросил:

— То же, что и обычно. Будет взрыв. А у болтуна — языка как не бывало.

Все засмеялись. Наше предложение по увеличению бомбовой нагрузки было принято, всеми одобрено. И решением командира полка принято к исполнению.

Обобщая сказанное нами, подполковник Микрюков давал советы, как лучше действовать. Затем с помощью макетов мы отрабатывали различные варианты выхода на цель, всевозможные приемы воздушного боя с вражескими истребителями.

Особое внимание во время — такой учебы уделялось новичкам, тем, что недавно прибыли в часть, но уже сделали по одному-два боевых вылета. Их учили воевать серьезно, рассудительно, без лихачества. Молодежи уделяли внимание все: от командира полка до рядового — опытного летчика. И это естественно — война ведь требовала все новых и новых людских резервов. Она забирала людей и технику ежедневно. Помня о погибших, мы много занимались с молодежью, учили не рисковать напрасно собой и машиной, воевать хладнокровно, бить врага только наверняка. Готовили надежную замену погибшим друзьям, а может, и себе...

Разные прибывали к нам люди. Одни быстро осваивались, другим это удавалось труднее. Но мы уже имели опыт обучения новичков. В большинстве случаев такая учеба проходила почти без потерь самолетов и людей. После аэродромных полетов днем и ночью, в облаках, при свете прожекторов (кстати, летать «в прожекторах» очень непросто; известны случаи, когда неопытные ребята, попав в их лучи, теряли пространственное положение самолета и гибли) мы посылали молодых летчиков с опытными штурманами или, наоборот, не имеющих опыта штурманов — с бывалыми летчиками. Вначале на цели, слабо защищенные зенитной артиллерией, с малым количеством прожекторов. Затем постепенно усложняли задания. Это приносило желаемый результат: новички быстро осваивались, становились полноправными членами дружной семьи авиаторов, ничем не отличаясь от «стариков».

В одной из групп новичков особенно выделялся Владимир Робуль — невысокий, смуглолицый, с веселыми искорками в черных цыганских глазах. Он быстрее других за короткий срок догнал, а некоторых «стариков» даже обогнал по количеству боевых вылетов. Он за два года двести три раза поднимал свой самолет в небо и возвращался победителем. Поднялся Володя Робуль в воздух и в двести четвертый раз... Но об этом позже.

...Фронт сравнительно стабилизировался. Фашисты отброшены от Москвы. Обе стороны продолжали укреплять свои позиции, прощупывая слабые места и ведя бои местного значения. Исходя из общей обстановки фронта, определялись и задачи авиации. Отдельные экипажи нашего полка бомбили железные дороги, большаки и проселки на ближних рубежах, нанося немалый ущерб противнику. Много складов с боеприпасами и продовольствием, десятки эшелонов с войсками и военными грузами были уничтожены в те зимние дни 1941–1942 годов. Наша же и некоторые другие эскадрильи продолжали совершать рейсы в глубокий тыл врага.

Аэродромные будни войны

1 февраля 1942 года. В авиации случается иногда такое, что не только несведущий человек, но и опытный летчик ахнет. Правда, мы уже ко многому привыкли. Но тут произошло в нашем полку событие и вовсе невероятное, о нем после много говорили.

Первым, как обычно, когда мы зарулили после задания, с новостями встречал нас Барчук. Коля настолько был взволнован, что рассказ у него не получался, одни восклицания.

— Говори толком, — не выдержал Панфилов. — Твердишь одно — Гречишкин да Гречишкин. Что с ним?