Самолет уходит в ночь

Немного позже, осенью, такой случай произошел и с нашим командующим АДД генералом А. Е. Головановым. Возвращался он из Сталинграда в Москву. Причем не один. В самолете находился Георгий Константинович Жуков. Дело в том, что на трассе погода все дни стояла нелетная. А у нашего командующего был большой опыт полета в таких условиях. Вот и предложил он Г. К. Жукову лететь вместе. Георгию Константиновичу срочно нужно было явиться в Ставку Верховного Главнокомандования. Жуков от своего самолета отказался и сел в машину Голованова. Сразу же после взлета поднялись и пристроились истребители сопровождения, Но через 10–15 минут они вынуждены были вернуться домой. Дальше шла сплошная и низкая облачность. Голованов перешел на слепой полет.

Я уже говорил, что Александр Евгеньевич был первоклассным летчиком. И в таких условиях он и показал свое мастерство. Полет шел отлично. Скоро Центральный аэродром.

— На подлете к Москве самолет вдруг начал терять высоту, — рассказывал потом Голованов. — Я добавил мощности моторам. На некоторое время полет выровнялся. Потом — опять снижение. Еще добавил мощности. Высота стабилизировалась, но ненадолго.

Стало ясно — обледенение. Сколько ни включал ан-тиобледенители, ничего не помогало. Единственное спасение: мощность и мощность. Понемногу добавляй и добавляй. На сколько хватит. А если не хватит?..

У Голованова было нечто подобное еще в период финской кампании. Он вылетел из Ленинграда в сторону Ладожского озера. Под облаками прошел буквально минут десять — пятнадцать. Самолет начал терять высоту. Ни мощность двигателей, ни антиобледенитель не помогали. Развернулся и — обратно. На бреющем еле дотянул домой.

И на этот раз то же самое. Уже нечего и думать о Центральном аэродроме — пошли на ближайший. Приземлились на полном газу, но благополучно. Георгий Константинович так и не понял ничего. Только извинились перед ним, что немного до дому не довезли.

На машине оказалось бугристое обледенение. Нормально самолет лететь не мог. И чем дальше, тем хуже. Еще бы немного, и... Но, к счастью, полет завершился благополучно.

А вдруг бы началось обледенение и у нас, над вражеской территорией под Кенигсбергом? Что тогда? Куда лететь? Где садиться? Об этом коварстве природы надо было помнить всем летчикам, а нам, дальникам, тем более не забывать ни на минуту.

Не забываем. Через все каверзы погоды идем вперед и вперед. Время тянется так медленно, что, кажется, пешком и то быстрее до этого Кенигсберга добрался бы. Но это так кажется перед боем, пока не появились истребители врага, не сделан первый заход на цель. А там все закрутится вихрем, и все томительные часы спрессуются в памяти, станут маленькими-маленькими секундами.

— До цели тридцать минут, — сообщает Куликов. Вижу, подходим к морю. Вот оно — смутно проглядывается в окнах облаков впереди и ниже.

— Давай, Саша, снижайся еще, — просит штурман. — Надо искать цель.

Еще теряем высоту. И окна в облаках стали пошире.

— Вижу береговую черту. Сделай разворот влево. Выполняю просьбу штурмана. Затем еще целая серия разворотов. И вот под нами город.

— Кенигсберг, — почему-то полушепотом произносит Куликов.

И мы тоже повторяем про себя это ненавистное тогда для нас, как символ врага, слово: «Кенигсберг...»

— Внимание. — Голос Куликова будто из металла отлит. — Бросаю бомбы!

Фашисты начинают обстрел, но поздно. Мы скрываемся в облаках и берем курс на восток. Ни одной тебе царапины! Как в сказке. Настроение чудесное. Облегченный самолет легко идет вверх. Высота 7000 метров. Попутный ветер увеличивает скорость. «Давай, давай, давай, — дружно поют моторы, — домой, домой, домой». Кажется, на обратном пути снова были грозы, и тяжелые облака, и ночь. Мы уже этого не замечали...

Прошло двое суток, и мы снова в полете. Курс тот же — Кенигсберг. Теперь нас летит много — несколько полков, чтобы нанести по военно-промышленным объектам противника массированный удар.

У нас на борту, кроме штатного экипажа, в кабине штурмана наш старый приписник — военный корреспондент майор Виктор Гольцев. Я уже рассказывал, как он летал с нами на боевое задание. И не один раз. Но все на ближние цели. А сейчас ему захотелось посмотреть, как мы бомбим врага в его же глубоком тылу.

Но вот ведь дело-то такое — сегодня летим не первыми. Ушли раньше нас другие эскадрильи. До цели еще более ста километров, а мы уже видим зарево пожаров. Подходим ближе, кругом разрывы: на земле взрываются наши бомбы, вверху — вспышки фашистских зенитных снарядов. Везет корреспонденту на зрелища!

Заходим на цель и попадаем прямехонько под зенитный обстрел. Слышу в наушниках, Гольцев с юморком (не дрейфит!) бросает Куликову:

— Сергей Иванович, ведь так нас могут и сбить.

— Вполне вероятно, — спокойно отвечает штурман. — Еще как могут.

Бросаю самолет в гущу снарядных разрывов. Знаю, что второго залпа по этому месту не будет. Я уже не раз таким вот образом спасал и самолет, и экипаж. Не знаю, мой это маневр или еще до меня так поступали (вероятнее всего — да), но я всегда говорил товарищам:

«Ныряй в самый султан разрыва — и ты спасен».