Дедушка двоюродного брата сводной сестры. Павел попытался разобраться в сложной родословной, но начал путаться и оставил нелепую затею. «Если дедушка двоюродного брата сестры мужа — родственник, то я, можно сказать, ближайший родственник Ашота Анушьянца. Сын сына родного брата», — прикинул он.
Дед на дороге понравился Павлу. Во-первых, он не встречал его как родственника знаменитого Анушьянца, и, следовательно, Павел ничем не был обязан ему, во-вторых, старик оказался как-никак лицом пострадавшим: лишился на время своего жилья.
— Я вам плащ принесу, — предложила обеспокоенная Арпик.
— Ничего, уже согрелся.
— Верно, сейчас тепло. Это только с непривычки может показаться, что холодно. Вы подождите меня, я сейчас.
— Она учительница, — сказала Вера, как только Арпик вошла в дом. — А муж — директор здешней библиотеки. По его инициативе начали собирать материалы о твоем деде, об Ашоте Анушьянце. И музей, и памятник — это все он. Оказывается, дед твой был еще и поэтом. Гурген считает целью своей жизни написать книгу о нем и опубликовать его стихи. Он считает Анушьянца очень крупным поэтом, о котором мало кто знает.
На пороге дома показалась Арпик с постельным бельем в руках.
— Вы ведь с голоду умираете, — спохватилась она. — Гурген мне голову за вас оторвет. Пойдемте скорее.
— Эй! Скоро вы там?
Шуберт Степанян шел им навстречу.
— Слушайте, сколько можно, а? Мы есть хотим. Там все готово.
— Идем, — сказала Арпик.
— Как доехали? — спросил Степанян. — Как вам у нас нравится?
Павел с недоверием посмотрел на него.
— Здесь очень красиво, — сказала Вера.
— Вас еще никто не спрашивал, нравится ли вам Армения?
— Нет.
— Хорошо. Значит, я первый.
«Комедиант», — подумал Павел.
— А как вы находите нашего товарища Мкртчана?
Арпик пихнула Шуберта в бок.
— Милый, заботливый человек.
— Да, — сказал Шуберт, — да, товарищи. Так будет лучше…
Его лицо сделалось вдруг важным и чуть рассеянным. При всем различии внешностей сходство с тов. Мкртчаном было поразительным.
Вера и Арпик смеялись.
— Очень настойчивый человек, — продолжал Шуберт, снова став самим собой. — Пробивной, да? Для села горы может свернуть. На первое место в районе скоро выйдем. Памятник, музей — все это он добился. Пробил, да? Я правильно говорю по-русски?
— Правильно, — улыбнулась Вера.
— Зачем говоришь: только он? — рассердилась Арпик. — Многие. Ты тоже. Он тоже, — обратилась она к гостям. — Концерты устраивал, а деньги, которые собрали, пошли на строительство памятника. Шубик у нас замечательный артист. Он кого хотите изобразить может.
— Да, — сказал Шуберт тихим, почти женским голосом. Рост его словно бы уменьшился до роста Арпик. Глаза смотрели на гостей нежно и преданно, уголки губ приподнялись, образовав подобие ангельской улыбки. — Все мы очень любим и ценим нашего дорогого Шубика.
Они вернулись в первый дом, ярко теперь освещенный. Комната оказалась больше, чем показалось сначала Вере. Кроме тех, кто встречал их на аэродроме, здесь собралось много незнакомых мужчин.
— А вот и гости наши дорогие, — сказал тов. Мкртчан. Все вокруг разом затихли, насторожились, обернулись в их сторону.
Фигуры приезжих на какое-то едва уловимое мгновение сосредоточили на себе множество взглядов — жадных, открытых и пристальных, точно те, кому они принадлежали, спешили утолить долго мучившую их жажду. Словно люди, собравшиеся на маленьком островке земли, напрягали все силы, чтобы вернуть некогда утраченную надежду и узнать в пришельцах своих собратьев, многие годы пропадавших без вести, — отважных путешественников, в чье возвращение они уже не смели верить.
— Вы нас извините, — обратился тов. Мкртчан к Голицыным. — Извините, что побеспокоили вас в день приезда. Вы устали, конечно, и хотите отдохнуть.
— Тигран Рафаилович, — сказал один из присутствующих, по виду человек городской, — за столом лучше речи произносить, а?
Держался он независимо, свободно и по-хозяйски, из чего можно было заключить, что говорящий являет собой начальство более высокое, чем тов. Мкртчан.
— Правильно, товарищи, — согласился Тигран Рафаилович. — Ованес Степанович абсолютно прав. Хочу лишь добавить от себя лично, что мы не будем слишком утомлять гостей и только немного поужинаем вместе с ними.
Все сели за стол, вдоль которого бесшумно и почти незаметно двигалось несколько женщин, всецело поглощенных поисками свободного пространства для еще одной тарелки или еще одного кувшина с вином. Женщины входили в комнату, покидали ее и существовали словно независимо от остальных.
Почти напротив Павел заметил деда, который поправлял камень в изгороди. Несмотря на все то, что он слышал о кавказском гостеприимстве, Павел не мог принять столь открытое и явное выражение любви со стороны незнакомых людей и не готов был отказаться от мысли, что за всем этим кроется некий тайный, пусть даже совсем непонятный ему пока подвох или умысел. С одной стороны, чувства этих людей были на поверхности, с другой — истинные причины их поведения ускользали от него в неведомую глубину. Он не мог вполне доверять им.