Читаем Самолеты на земле — самолеты в небе полностью

Дедушка двоюродного брата сводной сестры. Павел попытался разобраться в сложной родословной, но начал путаться и оставил нелепую затею. «Если дедушка двоюродного брата сестры мужа — родственник, то я, можно сказать, ближайший родственник Ашота Анушьянца. Сын сына родного брата», — прикинул он.

Дед на дороге понравился Павлу. Во-первых, он не встречал его как родственника знаменитого Анушьянца, и, следовательно, Павел ничем не был обязан ему, во-вторых, старик оказался как-никак лицом пострадавшим: лишился на время своего жилья.

— Я вам плащ принесу, — предложила обеспокоенная Арпик.

— Ничего, уже согрелся.

— Верно, сейчас тепло. Это только с непривычки может показаться, что холодно. Вы подождите меня, я сейчас.

— Она учительница, — сказала Вера, как только Арпик вошла в дом. — А муж — директор здешней библиотеки. По его инициативе начали собирать материалы о твоем деде, об Ашоте Анушьянце. И музей, и памятник — это все он. Оказывается, дед твой был еще и поэтом. Гурген считает целью своей жизни написать книгу о нем и опубликовать его стихи. Он считает Анушьянца очень крупным поэтом, о котором мало кто знает.

На пороге дома показалась Арпик с постельным бельем в руках.

— Вы ведь с голоду умираете, — спохватилась она. — Гурген мне голову за вас оторвет. Пойдемте скорее.

— Эй! Скоро вы там?

Шуберт Степанян шел им навстречу.

— Слушайте, сколько можно, а? Мы есть хотим. Там все готово.

— Идем, — сказала Арпик.

— Как доехали? — спросил Степанян. — Как вам у нас нравится?

Павел с недоверием посмотрел на него.

— Здесь очень красиво, — сказала Вера.

— Вас еще никто не спрашивал, нравится ли вам Армения?

— Нет.

— Хорошо. Значит, я первый.

«Комедиант», — подумал Павел.

— А как вы находите нашего товарища Мкртчана?

Арпик пихнула Шуберта в бок.

— Милый, заботливый человек.

— Да, — сказал Шуберт, — да, товарищи. Так будет лучше…

Его лицо сделалось вдруг важным и чуть рассеянным. При всем различии внешностей сходство с тов. Мкртчаном было поразительным.

Вера и Арпик смеялись.

— Очень настойчивый человек, — продолжал Шуберт, снова став самим собой. — Пробивной, да? Для села горы может свернуть. На первое место в районе скоро выйдем. Памятник, музей — все это он добился. Пробил, да? Я правильно говорю по-русски?

— Правильно, — улыбнулась Вера.

— Зачем говоришь: только он? — рассердилась Арпик. — Многие. Ты тоже. Он тоже, — обратилась она к гостям. — Концерты устраивал, а деньги, которые собрали, пошли на строительство памятника. Шубик у нас замечательный артист. Он кого хотите изобразить может.

— Да, — сказал Шуберт тихим, почти женским голосом. Рост его словно бы уменьшился до роста Арпик. Глаза смотрели на гостей нежно и преданно, уголки губ приподнялись, образовав подобие ангельской улыбки. — Все мы очень любим и ценим нашего дорогого Шубика.

Они вернулись в первый дом, ярко теперь освещенный. Комната оказалась больше, чем показалось сначала Вере. Кроме тех, кто встречал их на аэродроме, здесь собралось много незнакомых мужчин.

— А вот и гости наши дорогие, — сказал тов. Мкртчан. Все вокруг разом затихли, насторожились, обернулись в их сторону.

Фигуры приезжих на какое-то едва уловимое мгновение сосредоточили на себе множество взглядов — жадных, открытых и пристальных, точно те, кому они принадлежали, спешили утолить долго мучившую их жажду. Словно люди, собравшиеся на маленьком островке земли, напрягали все силы, чтобы вернуть некогда утраченную надежду и узнать в пришельцах своих собратьев, многие годы пропадавших без вести, — отважных путешественников, в чье возвращение они уже не смели верить.

— Вы нас извините, — обратился тов. Мкртчан к Голицыным. — Извините, что побеспокоили вас в день приезда. Вы устали, конечно, и хотите отдохнуть.

— Тигран Рафаилович, — сказал один из присутствующих, по виду человек городской, — за столом лучше речи произносить, а?

Держался он независимо, свободно и по-хозяйски, из чего можно было заключить, что говорящий являет собой начальство более высокое, чем тов. Мкртчан.

— Правильно, товарищи, — согласился Тигран Рафаилович. — Ованес Степанович абсолютно прав. Хочу лишь добавить от себя лично, что мы не будем слишком утомлять гостей и только немного поужинаем вместе с ними.

Все сели за стол, вдоль которого бесшумно и почти незаметно двигалось несколько женщин, всецело поглощенных поисками свободного пространства для еще одной тарелки или еще одного кувшина с вином. Женщины входили в комнату, покидали ее и существовали словно независимо от остальных.

Почти напротив Павел заметил деда, который поправлял камень в изгороди. Несмотря на все то, что он слышал о кавказском гостеприимстве, Павел не мог принять столь открытое и явное выражение любви со стороны незнакомых людей и не готов был отказаться от мысли, что за всем этим кроется некий тайный, пусть даже совсем непонятный ему пока подвох или умысел. С одной стороны, чувства этих людей были на поверхности, с другой — истинные причины их поведения ускользали от него в неведомую глубину. Он не мог вполне доверять им.

Перейти на страницу:

Все книги серии Молодые писатели

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза