Самолеты на земле — самолеты в небе

Не зная языка страны, приходится, в придачу к деньгам, отдавать за каждую мелочь массу времени, множество словесных знаков различной государственной принадлежности из скудных своих запасов, будь то чашка кофе, авторучка или подарок для жены. (Не те, эти, пожалуйста. Не эти. Красные. Ред щоуз. Третьи с краю. Айн, цвай, драй.)

Сравнивая, соизмеряя и дополняя свои предыдущие опыты опытом итальянского кинорежиссера, я шел по Малому Кольцу, пока жажда не загнала меня в маленькую кофейню. Одной чашки кофе оказалось мало, и я выпил две — первую за четыре, вторую за три форинта. Кажется, так. Какая-то разница, во всяком случае, имелась, и обусловлена она была тем, что первую чашку я пил сидя и мне подавала официантка, вторую — стоя у стойки. Кофе и в том и в другом случае имел одинаковый вкус, и вода, к нему подаваемая, была одинаково низкой температуры. За ручкой прессо стояла женщина, похожая, как и та, в ресторане «Адама Сорцо», на рыжеволосую девушку Мане.

Вот и все. Я ходил по Пешту, как по квартире, в которой прожил много лет и которую собирался покинуть теперь навсегда. Ходил и спотыкался о расставленные невпопад чемоданы.

Мне больше ничего не хотелось познавать. Желание просто жить на улицах этого города, дышать его воздухом подавило все остальные. Что-то расковывающее, освобождающее, облегчающее силу земного притяжения было заключено в нем.

Я почти заблудился в хитросплетениях улиц. Попав в прохладный поток воздуха и оглядевшись, понял, что вышел к Дунаю. Четыре распластавших крылья орла, расположенных на самых высоких точках моста через реку, служили ему украшением и охраной. На том берегу виднелась гора Геллерт. Я раскрыл карту. Это был Сабадшаг хид — мост Свободы. Перейдя по нему Дунай, оказываешься в Буде, рядом с гостиницей «Геллерт», откуда до Ирини Йожеф рукой подать.

SZÉPMŰVÉSZETI MÚZEUM

Последним шансом, последней надеждой встретить Эржебет Венцел был Szépművészeti Múzeum — Музей изящных искусств на площади Героев, почти в самом конце Непкёзтаршашаг. Мы могли встретиться здесь из-за родственности наших пристрастий. Я знал это по московскому Музею изящных искусств на Волхонке, куда мы часто приходили с Эржи. Они и внешне казались похожи, московский и будапештский музеи: тот же классический стиль, портал с колоннами.

На что я надеялся? На силу закономерной случайности, на неизбежность встречи двух родственных душ в ненамеченном месте в неназначенный срок? Тем не менее запланированное еще в начале приезда в Будапешт посещение музея было связано с последней попыткой увидеть Эржебет Венцел.

Случайность — неотъемлемое условие нашей встречи. Когда я забуду об истинной цели прихода, на мое плечо мягко ляжет рука Эржи. Она спросит:

— Ты все еще любишь меня?

Музей изящных искусств. Суббота. Канун отлета из Будапешта в Москву. Входя в музей, я заранее отказываюсь от попытки хронометрировать опыты. Это еще более безнадежно, чем пересказывать «Блоуап», поскольку в данном случае опыты протекают не столько во времени, сколько в двухмерном пространстве полотен и в трехмерном — бронзы и мрамора. Время здесь исчисляется не минутами — столетиями.

Я ждал Эржи сначала на первом этаже среди малых женских фигурок Майоля, повторяя старый урок надежды, сдержанности и долготерпения как необходимых условий достижения совершенства формы — урок, усвоенный еще в Москве, в классе с гладким каменным полом и большими окнами, в светлом и чистом пространстве, где властвуют французы. Я долго ждал ее среди чувственного мрамора и энергической бронзы Родена, потом поднялся на второй этаж. Передвигался по залам как придется, поднимался и опускался с волны на волну, полный тщетных усилий переплыть море. Французы, испанцы, англичане, голландцы. Эль Греко. Рот мученика: узкие, длинные окна готического собора Матьяша. Серо-зеленая, как Непкёзтаршашаг, инфанта Маргарита Веласкеса.

Потом я ждал Эржи у француза Дени, у панно Пюви де Шаванна, в городском уголке Мориса Утрилло, долго ждал у англичан. Французы вселяли надежду, англичане — мужество.

Я дал зарок, Эржи, не вспоминать о тебе все это время, иначе чудо не произойдет, и мы не встретимся.

В музее на Волхонке мы сначала определяли с тобой общую протяженность маршрута, пролетали весь путь как бы на самолете, оценивая особенности и характер ландшафта, бегом-бегом по залам, потом отправлялись медленно бродить, делая частые остановки различной продолжительности в зависимости от того, насколько привлекала нас та или иная местность. Мы не намечали заранее дневки, как иные туристы, не выбивались из последних сил, чтобы преодолеть намеченное расстояние. Нас не столько интересовали достопримечательности, сколько собственные потребности и привязанности, нами руководила лишь тяга путешественников к новым землям. Поэтому мы старались обходить стороной сожженные поляны многочисленных стоянок туристов.