Самолеты на земле — самолеты в небе

Иногда кажется, что предок каминчанина был работящим мужиком: хлеб сеял, траву косил, тогда как презираемый толпой предок коловертца скитался по городам, голодал, писал стихи, которые никто не печатал. Иной же раз можно подумать, что предок каминчанина мелким ремеслом себе на жизнь зарабатывал, а коловертец в родовых своих поместьях жил, слуг имел, наукам и искусствам покровительствовал. Если взять более поздние времена, то нельзя обойти имя Раскольникова, ибо каждый коловертец немножко Раскольников, разве что старушку не убивает, а каждый каминчанин немножко та самая старушка, которая деньги припрятала. И как бы Раскольников-коловертец все ходит вокруг старушкиного дома и думает: «А что, однако, эта старушка? Зачем она? И много ли у нее денег?»

Но дальше этих недобрых раздумий дело не идет. Коловертец все ходит вокруг дома, а старушка сидит за крепко запертой дверью, смотрит в окно и размышляет: «Что он все ходит и высматривает? Может, за мной пришел? Или деньги ему мои понадобились?»

Один из героев Чернышевского, объясняя, почему он считает женщин недостойными уважения, говорит, что ему известны их тайные желания: большинство хотело бы стать мужчинами. Поэтому каминчан, которые называют себя учеными, коловертцы не только не любят, но и не уважают.

Всякий коловертец — это, безусловно, и камень, брошенный в гладкий источник, и колотушка ночного сторожа, и страсть, думающая только о себе. Не случайно каминчане утверждают, что коловертец притворяется, когда говорит, что его заботит общественное благо. На самом, мол, деле коловертец думает только об удовлетворении собственного любопытства за государственный счет и о собственном павлиньем хвосте. Во всех случаях, утверждает каминчанин, рогожный парусок лучше крашеных весел.

Что бы там ни говорили каминчане, вслед за безымянным автором античности коловертец будет уверять, что поразительное всегда берет верх над убедительным, тогда как каминчанин возразит ему словами того же древнегреческого автора. «Природные дарования, — скажет каминчанин, — соответствуют счастью, и мастерство, приобретенное в учении, — благоразумию. Где отсутствует одно, не остается места для другого».

Диалог между каминчанином и коловертцем мог бы длиться бесконечно, ибо каждая из сторон может запастись достаточным количеством авторитетных выдержек и высказываний в поддержку своих доводов.

Когда каминчанин в своих мечтах надеется на то, что со временем жизнь станет совсем хорошей, он забывает о существовании коловертцев, которые и через сто и через триста лет будут отравлять ему жизнь. Если каминчане — это как бы хлеб, то коловертцы — дрожжи, без которых не взойдет тесто.

Когда коловертец мечтает о стране Касталии, он не предусматривает в ней проживание зажиточных каминчан, которые будут держать свои сокровища в сундуке за закрытой дверью и не подпустят к ним коловертца до тех пор, пока тот не смирит свою гордыню. Ибо коловертец, лишенный гордыни, — это как бы не коловертец вовсе, а каминчанин без сундука с добром — не настоящий каминчанин. Тому и другому можно рассчитывать в будущем лишь на одно вряд ли выполнимое условие, а именно на ассимиляцию — слияние обоих племен.

Впрочем, пока неизвестно, будет ли в таком случае летать то, что должно летать, и летать так, как до́лжно.

43