Самолёт для валькирии

— Каляев у нас имеется! Бомбист! — с особым, почти садистским нажимом ответил Василий.

— Во блин!!! Где достал?!!

— Где-где… В Екатеринославле. Наши ребятки из группы «Камикадзе». Ведь он же был в «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса».

— Ты с ним уже встречался?

— Да. Встреча была организована.

— И какой он?

— Да какой?… Мужик как мужик. Спокойный. Рассудительный.

— Гм… А как тогда он вообще сподобился дойти до жизни такой, что стал бомбистом? Ведь как я помню по истории он, когда кидал ту бомбу, не рассчитывал вообще в живых остаться.

Иван Каляев

— Да довели мужика! Ты прикинь: он в питерском университете отстаивал самую элементарную справедливость. Собственно политикой среди студентов почти и не занимался. В социалистической агитации и пропаганде Охранкой в то время замечен не был. А его берут и вышвыривают с универа, да ещё раз за разом, отвергают все прошения наверх, вернуть его на обучения в университет. Ему все перспективы в жизни похерили. Вот и озверел. Сначала перешёл к эсерам, которые как раз и занимались, по его мнению, «делом». А после вот…

— А сейчас он пока в этих, которые с Лениным?

— Сейчас он с Александром.

— Ага. Значит я его скоро увижу.

— Конечно. В группе уже. И тебе же будет «счастье» заняться его «социализацией».

Григорий оценил многозначность фразы выданной братцем и заржал. Однако дождавшись когда Григорий отсмеётся, добавил уже мрачным тоном.

— Но… Что всё равно меня сильно смущает — вся эта возня вокруг нас, да ещё на таком высоком уровне.

— Ну… Да. Тут уже скоро весь Двор сбежится делить шкурку не убитого британского медведя.

— Ото-ж! Тут ещё «Лукавого» не хватает. «До кучи».

— А причём тут Сатана? — не понял Василий.

— Ха! Темнота, ты, братец! Это не Сатана. Это похуже. — многозначительно заметил Григорий и воздев перст к потолку торжественно, но не без издевательских интонаций, закончил. — Сам Великий Князь Николай Николаевич (младший). Дядя Николая Второго. Его так в армии прозвали.

— А за что его так? — удивился брат.

— Да есть за что… — покривил губы Григорий и процитировал мемуары, которые когда-то читал. — «за чрезмерное честолюбие, жажду власти», «ограниченность духовных качеств, злой и высокомерный характер», за то, что «предпочитал работу за кулисами и становился, таким образом, безответственным перед общественным мнением». Его так прозвала вся кавалерия от солдата до генерала, заимствовав это прозвище из слов молитвы «Избави нас от лукавого».

И тут их беседу прервал звон колокольчика на входе.

На пороге дома стояла Натин.

И вид у неё был до нельзя довольный, сияющий.

Василий, увидев такое, тоже расплылся в улыбке.

— Так! Как я понимаю, дискуссия прошла успешно?

— Более чем! — гордо ответила прогрессор.

— А что за «дискуссия»? — спросил пребывающий в неведении Григорий.

— Как я понимаю, — всё также обратился Василий к Натин, — тебе таки удалось его убедить?

— Конечно! И вообще я не поняла ваших опасений. Человек оказался вполне разумный. Не фанатик. Логикой владеет великолепно.

— Так о ком речь?!! — подпрыгнул Григорий.

— О некоем Владимире Ульянове. — ядовито кинул Василий.

* * *

Василий долго присматривался к предводителю группы «камикадзе». Именно так прозвали тех, кто рискнули привить на себя чуму, чтобы показать силу лекарства. Реально знакомство с Богдановым, началось сразу же после того, как их выпустили из «Чумного Форта». Ещё слабых и выглядящих не совсем здоровыми людей отвезли на загородную «дачу», что находилась при Лабораториях. Подальше от толп обывателей и стай газетчиков алчущих сенсаций. Но поговорить серьёзно, у Василия не вышло. Слишком много было «лишних ушей». Тем не менее, общее представление об этом человеке он составил.

С одной стороны Александр был типичным авантюристом. Но с другой, в нём проглядывала и другая черта — железная логика. Иногда, правда, доходящая до «упёртости». Но и за этой «упёртостью» ясно читалась разумная осторожность. Без той пластичности всесоглашателя, который спешит изменить свои воззрения на вещи, — хоть на прямо противоположное — лишь слегка соприкоснувшись с другой логической системой. Это изрядно импонировало. Эдакий лёд и пламя. Лёд логики, разума, в сочетании с пламенем типичного энтузиаста.

Такие, если не споткнутся, как правило достигали очень больших высот. И в том времени, в мире Василия и Григория, Александр достиг очень многого. Как учёный, как организатор. Как литератор. Ведь реально: если прочитать его фантастическую повесть «Красная звезда», написанную в 1907 году(!!!), то ясным становится откуда черпал вдохновение Алексей Толстой для своей знаменитой «Аэлиты», и откуда же взялось много чего ещё у других авторов и учёных. Написанная Богдановым утопия, вместе с её продолжением — «Инженер Мэнни» — зажгла очень многих. Особенно людей из инженерного сословия. А это было, в условиях России, в условиях надвигающихся катастроф, очень важно.

Василий долго колебался — посвящать ли его во всё или нет. Или обойтись только частью. Так и не выбрав, решил «разобраться по ходу дела».

А. А. Богданов