Самопризнание

— Вы неискренни, — хмуро заметил адвокат. — Да и не правда это. У вас, как и у всех людей, были радости.

— Возможно… Да, наверное, вы правы. Но я забыл о них. Знаю только, что мне не повезло в жизни.

Стаменов снова поднялся. Стоит ли и дальше биться головой об эту непроницаемую стену? Наверное, нет. И не разумнее ли послать все к черту — и этого упрямца, и его жалкие измышления? И он нервно прошелся по комнате. Но, обернувшись к Радеву, мгновенно смутился: весь вид его подопечного, сидевшего, сжавшись, на стуле, свидетельствовал о глубокой тоске и безнадежности, о беспомощности и смертельной апатии. Стаменов услышал, как дрогнуло его сердце. Нет, каким бы ни был этот человек, его нельзя оставлять. В конце концов, он — человек.

— Хорошо, — сказал Стаменов, — сегодня мы ни о чем больше говорить не будем. Только попытайтесь вспомнить, что вы делали в этот проклятый день. Я приду к вам послезавтра.

Радев ничего не ответил. И невозможно было понять, слышал ли он вообще последние слова адвоката. Его взгляд был пуст, лицо — неподвижно. Молодой человек стиснул зубы и выбежал из комнаты.

Оказавшись на улице, Стаменов долго не мог прийти в себя, долго не мог собраться с мыслями. Наверное, надо было с кем-нибудь поговорить, поспорить. Возможно, посторонний спокойный взгляд пролил бы некоторый свет на эту запутанную историю. Да, действительно запутанную, сложную и противоречивую, и одновременно печальную и страшную, независимо от того, правдива она или нет. Именно о таком случае он мечтал, будучи студентом. Возможно, он встретился с ним несколько неожиданно, но теперь ему панически хотелось отказаться от него.

Стаменов несколько пришел в себя, лишь когда подъехал автобус. Он терпеливо выждал, пока в него села какая-то старушка, после чего и сам втиснулся в металлическую коробку, неприятно пропахшую потом. Это был автобус как автобус: он неожиданно останавливался, неожиданно трогался, пассажиры равнодушно раскачивались из стороны в сторону, не протестуя и не сердясь. Но так или иначе он все же доставил их в центр. И, как это ни странно, выйдя из этого автобуса, Стаменов почувствовал себя ободренным. Улицы были запружены людьми — веселыми и равнодушными, хмурыми и оживленными, простыми обыкновенными людьми. Девушки в коротких юбочках кокетливо покачивались на своих массивных каблуках. Юноши в узких брюках жевали жвачку. Крупная грузная женщина радостно тащила домой огромную сетку с продуктами.

Кто-то улыбался своим мыслям. Кто-то мысленно ругался. Жизнь вокруг показалась Стаменову такой прочной и сложившейся, что он сам невольно заулыбался. В конце концов нет на свете такого положения, из которого было бы нельзя найти выход.

Нужно немедленно поговорить с Илиевым. Некоторые молодые юристы с присущей молодости беспощадностью считали Илиева безнадежно дряхлым стариком. Их удивляла привязанность Стаменова к этому невероятному цинику. Возможно, он и впрямь был циником, но Стаменов любил его. Он с удовольствием слушал его бесконечные рассказы о судебных делах прошлого. Илиев был буквально начинен воспоминаниями. Он помнил старую Софию так же хорошо, как лица своих пятерых детей. «Здесь некогда продавали вареных раков. Настоящих громадных раков из Гебедже», — говорил он. «А здесь и после полуночи можно было выпить чашку теплого бульона. Сюда приходили Дебелянов, Массалитинов, Георгий Стаматов». Прежний город все еще жил в его душе. Нет, он не был, конечно, циником. У него было большое доброе сердце, все еще полное любви, а это достаточно веское основание для того, чтобы человек был несколько злоязычным и не всегда веселым.

Стаменов уже поднимался по грязной лестнице Дома торговли. Комнатенка, в которой они работали вместе с адвокатом Илиевым, была запущенной и тесной, такой тесной, что их письменные столы прямо-таки лепились один к другому. Единственное достоинство ее заключалось в том, что в ней все время пахло свежемолотым кофе. Адвокат Илиев пил его так много, что ему приходилось все свободное время крутить старую металлическую мельницу. И сам себе варил кофе. Но один пил его редко.

У адвоката сидела клиентка. Она была такой откормленной и смиренно-печальной, что Стаменов сразу понял, что идет речь о разводе. Скорее всего ее муж попал в тюрьму за злоупотребления. Илиев бегло взглянул на него, но его состояние понял сразу же.

— Я тебе нужен?

— Если…

— Подожди меня внизу, — прервал Старик. — Я буду через десять минут.

«Внизу» — означало в небольшой пивной, куда они порой заходили после работы. Это была старая маленькая пивная, почти без окон, где всегда было прохладно и пахло мастикой. К счастью, их место оказалось свободным: они всегда садились за столик, вплотную придвинутый к четырехугольной колонне и рассчитанный на двух человек. К Стаменову сейчас же подошел официант — такую яркую шевелюру было невозможно не заметить. Молодой человек решил, что стоит сразу же заказать что-нибудь и для Илиева.

— Рюмку ракии, — сказал он. — С солеными огурчиками. А для меня — розовый…

— Ликера нет.

— Совсем нет?