Самопризнание

— В чем дело? — спросил несколько сбитый с толку адвокат.

— Все дело в том, что я смирился… Вы не знаете, что значит смирившийся человек. И никогда, наверное, не узнаете. Потому что сейчас другая жизнь. Сейчас ведь есть возможность выбора…

— Что-то я не совсем вас понимаю. С чем вы смирились?

— Со своей судьбой. У нас не могло быть и речи об измене. Потому что она просто меня не любила. Никогда не любила, ни одной секунды. Она вышла замуж за меня из страха.

— Как из страха?

— И этого вам не понять. В наше время женщины нередко выходили замуж из страха. Из страха остаться старыми девами.

— Как же она могла этого бояться? Извините, но, насколько я знаю, ваша жена была очень красивой женщиной. И образованной к тому же.

— Она и в самом деле была красавицей! — грустно произнес Радев. — Это было и ее несчастьем, и моим. Но в наше время именно так и получалось: красивые женщины трудно выходили замуж. Возможно, они слишком долго ждали, слишком много выбирали. Переживали горькие разочарования. И, наконец, ухватывались за таких, как я, как за спасательный пояс… Я прекрасно понимал, что я вовсе не тот, кого она ждала. И все же женился на ней. Возможно, вы назовете это подлостью. Один воспользовался затруднениями другого. Но дело в том, что я любил ее. Хотя для вас это слово не наполнено слишком глубоким содержанием.

— Напрасно вы так думаете, — возразил молодой адвокат.

— Ну тогда вы меня поймете. Сначала мне и в самом деле не на что было жаловаться. Она была добродетельной супругой и прекрасной матерью. Пока не появился тот…

— Генов?

— Да, — ответил Радев и впервые в его голосе прозвучали ненависть и отвращение: — Наверное, это рано или поздно должно было случиться. Я знал, что не стою ее. Для меня каждый день был подарком… И я заранее смирился с неизбежным. В том-то и суть, что смирился. И был благодарен уже за то, что получил до этого дня. В конце концов я был даже готов к тому, чтобы дать ей свободу, если бы она захотела. Я уже не думал о себе, я думал только о сыне.

— Тогда почему вы убили ее? — удивленно спросил Стаменов.

Радев молчал. В это мгновенье его лицо было совершенно бесстрастным и замкнутым. Он молчал долго, словно борясь с собой. А потом коротко и просто сказал:

— Я не убивал ее.

— Что, что? — опешил защитник.

— Я сказал, что не убивал свою жену.

— Вот тебе и на! Кто же тогда убил ее?

— Не знаю, — все так же просто ответил Радев.

— Вы что, разыгрываете меня? — почти сердито спросил Стаменов. — Вы же сами признались в том, что совершили это убийство. Почему? Вас вынудили?

— Нет, нет, — искренне воскликнул Радев. — Выбросьте это из головы.

— Тогда как же мне понимать вас?

— Меня трудно понять, — вздохнул Радев. — Лучше попытайтесь представить такую ситуацию. Представьте себе человека, потрясенного до глубины души. Чело-века, для которого жизнь утратила всякий смысл… Возможно, для вас это лишь слова… Но это не так. И сегодня многие люди умирают физически или морально, когда уходит из жизни самый близкий для них человек. Если вы представите себе это, то не станете задавать мне ненужных вопросов.

— Могу представить! В самом деле могу, — сказал Стаменов. — Но вы так неожиданно вылезли из своей могилы… В которую, к тому же, сами себя и засунули.

— Опять ошибаетесь!

Его голос теперь был очень спокойным.

— Почему же?

— Потому что я не оправдываюсь. Мне и сейчас все равно, осудят меня или нет. Если бы я собирался оправдываться, я нанял бы опытного адвоката Я мало рассчитываю на ваши сомнительные и наивные услуги…

Молодой человек даже заморгал от неожиданности — такой стремительной и внезапной была атака. И в то же время он понимал, что его подзащитный прав. В его возражениях была железная логика — Стаменов не мог не согласиться с этим.

— Тогда я жду объяснений, — сказал он.

— В сущности, все очень просто. У меня есть сын. И я не хочу, чтобы он вырос с мыслью, что его отец — обыкновенный убийца.

Некоторое время молодой адвокат чувствовал странную опустошенность. Не было ни одной мысли. Потом он пододвинул свой стул так близко к стулу Радева, что едва не уперся в колени своего подзащитного. Но ничего не изменилось. Радев оставался все таким же непроницаемым.

— Допустим, что все, сказанное вами, — истинная правда. Допустим, что мне и удастся каким-нибудь образом оспорить в суде ваше самопризнание. Но как быть с другими фактами? Они просто неопровержимы.

— Да, знаю…

— Если мы не оспорим и их, то ничего не сможем изменить.

— Я ничего не смог бы оспорить, — чуть слышно произнес Радев.

— Это, конечно, не так! — возбужденно воскликнул Стаменов. — Раз вы не совершали убийства, значит были в то время где-то в другом месте. И, возможно, не один… Не могли же вы повиснуть в пространстве. Вспомните, где вы были в тот день.

Радев медленно покачал головой.

— Ничего не могу вспомнить… Да и не хочу. Эта страница моей жизни перевернута навсегда.

— И вы ничем не хотите мне помочь?

— Не хочу.

— Хотя это в ваших интересах?

— У меня уже нет в этой жизни никаких интересов. Меня ничто не прельщает в ней. Я не получил от нее никакого удовлетворения и никакой настоящей радости…