Самородок (СИ)

Бес схватил обеими руками запястье Кима и закрыл глаза. Машинально. И неосознанно концентрируясь. А тот снова рванул туда, к Энее, но уже не один, с Ромкой. Ни о чём не думая (и зря!), вобрал его пси-энергию, как губка ненароком пролившуюся воду (мимолётная искра удивления — как это?), а потом всё завертелось, как в калейдоскопе: образ в образ, картинка из картинки, мешанина из пси-импульсов и полная самоотдача на уровне подсознания. И ощущение вновь проснувшейся внутри Силы. На мгновение, как ему показалось, его поглотила Бездна — влекущая, зовущая, всасывающая, как развёрстая ненасытная воронка на самом краю (сердце при этом скачущее ухнуло куда-то в пятки). Но Бездна — ничего, если знать, как вернуться обратно. По этому же лучу, например. А потом приоткрылось не то видение, не то образ, не то картина из запредельного и оттого далёкого и почти невозможного: алгойский воитель, на борту которого чудовище с оловянно-безжизненным взглядом; Датай, под поверхностью которого (на трёхкилометровой глубине) притаилось ещё что-то, куда масштабней и чудовищней; флот землян, рассредоточившийся в системе, но уже беззащитный и пока ничего не подозревающий; два луча, один от алгойца и другой от Энеи, вобравшие в себя их сущность, и ещё один, от него самого, бьющий куда-то в пустоту, как одинокий прожектор в ночное, затянутое тучами нависшее небо. А потом вдруг что-то сверкнуло, на мгновение нечто проникло в мозг, и… всё закончилось. Тьма, парализующая и волю, и чувства, и мысли, и эмоции, погрузила Кима в себя всего, без остатка. Он упал, как подкошенный, как сшибленный ударом податливый лёгкий манекен. Рядом рухнул и Бессонов, который так и не разжал своих рук, вцепившись в запястья Баева мёртвой хваткой…

Когда Баев пришёл в себя, даже не сразу понял, что это с ним, где он находится и почему лежит на стылом бетонном полу. Обрывки видений кружились, как снежинки в потоке воздуха, и так же таяли, оставляя после себя лишь ощущение безысходности и жалящей, невыразимой словами тоски.

Он с трудом повернул отяжелевшую голову и увидел лежащего рядом Ромку, клещами вцепившегося в его руку. Что с ними произошло конкретно, Ким помнил смутно.

— Бес… А, Бес! — позвал он Бессонова и попробовал расцепить его пальцы. Куда там! Лишь с третьей попытки Баеву удалось освободиться от мёртвой хватки.

— Хорош дурака валять, — уже понимая, что произошло нечто из ряда вон, напрягся Ким. Ромка безмолвствовал. Он наклонился над другом. — Ты чего, а?

Тот молчал, застывшим взглядом смотря в пространство. И Баев одномоментно вспомнил. Всё. До капельки. И взвыл, как смертельно раненный волк.

Гонгвадзе в упор смотрел на Кима. Смотрел молча, сосредоточенно. И мысли под стать — чужие, нехорошие. Они находились одни в его кабинете, и Баев этому был даже отчасти рад. Потом шеф тяжело вздохнул и так же тяжело бросил:

— Что скажешь? Почему?

Вот это «почему?» Киму и самому не давало покоя, он себе просто места не находил, пытаясь ответить на это самое «почему?» А ведь ещё оставались «как?» и «за что?». Баев вспомнил мертвые невидящие глаза Ромки и от бессилия и отчаянья сжал кулаки. Ничего уже не вернуть, ушёл Ромка, ушёл навсегда, туда, откуда не возвращаются. И виноват в этом он, Ким Баев… Ну, может быть, ещё отчасти и обстоятельства. Но от этого никому не легче.

Он припомнил всё, что случилось, и содрогнулся. И зачем он заставил Романа во всё это ввязаться? Никогда он не простит себе его смерти. Тот буквально отдал всю энергию и умер от разрыва сердца, не выдержал внутреннего напряжения и колоссальной нагрузки. Не готов ещё человек к подобному эксперименту и такому вот контакту… Чёрт возьми, да с кем же, наконец?!

А он, Баев, оказался, значит, двужильным. Да и опыт кое-какой уже имелся, и «Отшельник» был при деле, хотя… Ромка тоже был соответственно экипирован, но, оказывается, причина не в снаряжении. А в пси и био-составляющих организма в целом. Этого-то как раз Ким и не учёл, да и двигали им тогда сплошь эмоции и подсознательные порывы. Потому что думал лишь о том, как помочь своей Энее и как рассеять эти чёртовы энергетические сгустки-лучи, а о себе и Бессонове не думал. Некогда было и не до того. Вот и приехали… Осознание всех этих обстоятельств и фактов разрывало душу и ледяной тоской сжимало сердце.

— Ну? Чего молчишь? — Гонгвадзе оставил кресло и неторопливо прошёлся по кабинету. Выглядел он бледным и осунувшимся, глаза потухли, ушли из них и блеск, и пронзительность. Ким невольно отметил, что давно уже не видел начальника Сектора улыбающимся, полного жизни и сыпавшего шутками с неповторимым грузинским акцентом, где «вах» и «батоно» звучали через каждое слово.

— Ты понимаешь, что при невыясненных обстоятельствах погиб инспектор Службы? — остановился Гонгвадзе рядом с застывшим, как монумент, Баевым. — И рядом с ним в это время находился ты! А ни толковых объяснений, ни вразумительных ответов я так пока и не услышал. Очень надеюсь, что пока!.. Чего вас туда вообще понесло?!