Самосбор

– …Дело в том, товарищ просто Павел, что на всех этажах приборы регистрируют наличие исграва в полу. Но попытки обнаружить его источник ни к чему не приводят. В межэтажных перекрытиях нет ничего, что может генерировать гравитацию – их много раз ломали, но без толку. Потом искали источник в самом низу – в минус тысяча каких-то этажах. Был проект скважины – бурили сквозь пятьсот… тридцать этажей, кажется. А потом там грянул Самосбор.

Меня передергивает.

– Они все…

– Нет, нет, что вы, Павел. Не все. Где были сломаны датчики или, допустим, сирены, было слышно вой с соседних этажей. Пара сотен не успела добежать до герм – бывает. Еще треть выживших умерла от голода, пока устраняли последствия. Недели две ушло, шутка ли – пятьсот этажей. Плюс, допустим, потери среди ликвидаторов. Производство встало: население мобилизовали на закупорку межэтажных перекрытий… Партия запретила упоминать этот инцидент, вымарала все данные из архивов. Даже в Бионете, допустим, уже ничего не найдешь. Не удивляйся, что рассказываю – срок давности уже истек, все скажут, мол, легенда Хруща, панки с сектантами выдумали, антипартийная пропаганда.

– А вы тогда откуда знаете?

– Мой отец руководил тем проектом. – Профессор вздыхает, протирая очки. – Потом его сослали на восстановительные работы. А как объявили по радио, что последствия варварского опыта Аркадия Ивановича Вихрова устранены… за ним пришли.

Я хочу спросить, как же он тогда стал профессором, но боюсь вслух усомниться в Партии. Этот вопрос, очевидно, Вихрову задавали много раз, и он его не дожидается.

– Если вас интересует, почему же тогда я достиг успеха, ответ прост: талант. – Видя мое замешательство, он с усмешкой поясняет: – Сперва за мной наблюдали, проводили беседы, проверяли на детекторе лжи – спрашивали, что я думаю об отце. А я думаю, он не был ни героем, ни предателем – он просто ошибся. А потом, исходя из результатов окончания учблока, Партия направила меня сюда. Иронично, правда?

– Весьма.

– Потом всё решили дальнейшие успехи. Мне удалось увеличить мощность жерновов, заряд питания гравиботинок, потом мы с коллегами доработали силовые поля… Словом, все на благо Партии, никаких фундаментальных исследований. О них я заговорил, только когда заслужил безупречную репутацию и доказал, что совсем не похож на отца, а инцидент с шахтой забылся.

Мы молча идем по узкому коридору, отличающемуся от жилого лишь сухими стенами и целой штукатуркой. Я решаюсь наконец задать вопрос.

– Петр Аркадьевич, а зачем вашему НИИ все это время была нужна слизь?

– Хороший вопрос, Одинцов. Итак – физика многомерных пространств. Ты знаешь, что мы живем среди четырех измерений: длина, ширина и высота вот этого, допустим, коридора плюс время. Но Гигахрущ охватывает гораздо большее количество измерений и невидимых нашему глазу пространств.

– Спасибо, это я еще в учблоке узнал, – вежливо откликаюсь я. – А вот сли…

– А слизь обладает способностью смешивать эти измерения, – невозмутимо продолжает Вихров. – Давай по порядку. Слизь – это смесь сложных молекул, состав которой не поддается точной идентификации. Это ты тоже знаешь. Но иногда, у некоторых ее видов, связи в молекулах не подчиняются физическим законам.

– То есть?

– То есть мы знаем, что между углеродно-водородными связями в молекуле, допустим, этанола, должен быть определенный угол – он всегда одинаков, потому что это непреложный закон физики. Мы ведь знаем?

– Допустим, – невольно копирую я его.

– А здесь – нет! Эти углы неправильные! – оживленно разводит руками Вихров. – Или, возможно, правильные – но в каких-то других измерениях. В некоторых видах слизи присутствуют неизвестные… м-м-м… допустим, фундаментальные силы, которые мы не можем определить. Нашего четырехмерного восприятия и убогого инструментария не хватает, чтобы вычислить, что именно заставляет эти молекулы принимать конкретно такую форму.

– Странно, что в нашем НИИ никогда этого не изучали.

– Странно, что ваш НИИ вообще все еще стоит, – печально усмехается профессор.

Мы молча проходим через очередную гермодверь и оказываемся в тоннеле, подобных которому я не видел раньше. Идеально круглый в сечении, не меньше двух этажей в поперечнике, он простирается в обе стороны от нас и заворачивает где-то вдалеке почти незаметно для глаз. Через тоннель тянется странная труба, утыканная какими-то датчиками и экранами.

– Потребовалась вся моя жизнь, чтобы вернуть НИИГРАВ к настоящей науке, – гордо заявляет Вихров. – Десять гигациклов я боролся за этот проект с партийными крючкотворами и наконец выбил разрешение. Еще столько же ушло на постройку. Заметь – для этого использовали готовый тоннель, прогрызенный в Хруще червем-бетоноедом.

– Так они существуют?!

– О да! Но встречаются крайне редко. Этот был последний из известных – ликвидаторы перемололи его двенадцать гигациклов назад. Из тридцати человек вернулись шестеро.

– А что это за труба?

– Труба?! – Лицо профессора обиженно вытягивается. – Это, Павел, основа будущего научного прорыва – Большой Ускоритель Слизи!

* * *