Самосожжение, Книга 1, Лист 2

Целовать нарисованные ноги
И думать и не думать в этот миг,
И берег видеть пологий,
И прятать в полотно свой лик.

Может быть это лучше, чем плакать,
Чем кричать хрипло: караул!
Запретит ли Он железом звякать
И ненавидеть людской аул?

Я не знаю. Сонно. Пусто.
Где-то вдали гудит паровоз.
И размякли все мысли и чувства,
И зазвенели стекляшки слез.

1913.

«Я хотел бы, взяв руку и положив…»

Я хотел бы, взяв руку и положив
Ее себе на грудь, заплакать
Мой Господи! Я еле жив,
Я, как снег растаявший, как слякоть

Я изолгавшийся, уставший крот,
Ненавидящий блеск алмазный!
Ты видишь, как змеится мой рот,
Какой я грязный?

И сердце… но есть-ли оно?
И голое. Боже! Поймешь-ли?
Почему, я, как темное дно,
Почему я такой нехороший?

Я пробовал, молился, жег
Свою душу, свою кровь, тело,
Но дух мой любить не мог
И плоть моя не горела.

Теперь – равнина путь.
Все прямо, без извилистых точек.
О, Господи, подыши мне на грудь
И пошли на меня ветерочек.

«Я оградил себя от буден…»

Я оградил себя от буден,
И поднял душу в синеву.
Пусть сон застывших непробуден,
Я пламя встречу наяву.

И душу хмурую, как вечер,
Зажгу сжигающим лучом,
И электрические свечи
В ней вспыхнут яростный мечом.

Забыть бы прошлое, узнать-бы
Как будет звонок новый шаг,
Как обрученные в день свадьбы
Волнуюсь, жду заветный знак.

И феерические песни
И гимны слышу наяву…
Моя душа! Сквозь Огнь воскресни
И воплотися в синеву.

«Себя ударить мне жалко…»

Себя ударить мне жалко,
Я такой нежный и голубой,
Да и не послушается палка,
Обструганная тобой.

Но вот подойдешь ты дорогой,
Которой я навстречу шел.
И вспомню я карающего Бога,
И вспомню вершины зол.

Теперь твой удар ужасен,
И не сладок и не могуч.
Ты видишь – мой взгляд стал ясен.
Еще камней навьючь!

Быть может станет легче,
А может быть и тяжелей.
Я предчувствую свой поздний вечер.
Ударь! Приласкай! Согрей!

1914.

«Ах, не надо звонких и колючих…»

Ах, не надо звонких и колючих
И беспощадно ужасных слов.
Пусть на небе вытанцовывают тучи,
Постукивая, гвоздиками каблуков.

Мне некуда устремиться и заплакать,
Хочется быть малюсеньким совсем;
Вымазаться чернилами, лаком,
И не решать жизненных теорем.

Ах, не надо жестокостей и уколов –
Я изнервничался, дайте мне покой.
Вокруг, будто осенью, все голо,
И нельзя побеседовать с сочувствующей душой.

Довольно наркотических откровений,
Довольно играть с огнем!
Где-нибудь в сыром подвале стать на колени,
И без дум, без слез, без мучений
Кончить со вчерашним днем!

1914.