Самосожжение

– Я больше не могла там жить. – Блаженное состояние Дины сменилось сначала досадой, потом – страхом. – Квартира была подарком Огнева, а я его убила, понимаете? Он снился мне каждую ночь, а когда я просыпалась, чувствовала его рядом с собой. Не знаю, совесть меня мучила, или действительно дух витал над моей постелью, но с приближением ночи я испытывала один сплошной ужас. Во сне Володя был всяким, каким я его запомнила, но я просыпалась каждый раз с бьющимся сердцем. Физически ощущала его в углу комнаты, в дверях, на фоне окна, под потолком, в собственной постели. Запах миндаля и затхлой болотной воды… Ледяные руки… Шёпот… Стеснение в груди. Мне даже сейчас, здесь, с вами рядом, страшно облекать в слова пережитое. Галя приглашала батюшку, который якобы может изгонять бесов из людей и их жилья. Ничего не помогло – ни молитвы, ни святая вода. Может быть, я сошла с ума, не знаю. Но другие мои жертвы не появились ни разу. Я решила переехать, чтобы Володе на том свете не было так обидно, и он отступился. За эти полтора года я большинство ночей проводила вне дома. Рядом со мной обязательно находился мужчина, а то и несколько. Мне было не страшно, даже весело. Но как только я оказывалась в квартире одна или со Стасиком…

Дина повела покатыми хрупкими плечами, и я увидела, что ужас снова сковал её. По моей спине побежали мурашки.

– После болезни я не смогла проводить время, как раньше. Приходилось лежать дома в постели. Потом я напросилась жить к Гале, к Илье – там Владимир меня не беспокоил. Только поэтому я приняла решение отказаться от изумительной квартиры в Центре…

– Значит, только перед Владимиром Огневым вы виноваты по-настоящему, – тихо, но твёрдо, с какой-то фанатической убеждённостью, подвёл итог Андрей. – Да, он поступил неблагородно, отказавшись жениться на вас из-за болезни вашего сына. Но вы превысили пределы необходимой обороны – так это называется у юристов. По-моему, забрать заявление из Дворца он решился ради душевного спокойствия матери, а болезнь Стасика была лишь предлогом. Но добился обратного результата. – Озирский помолчал, опустив тяжёлые веки, и мы с Диной его не тревожили. – К сожалению, теперь его мать практически поселилась на кладбище. Она раскаивается, уверяет, что приняла бы любую невестку, лишь бы сын остался в живых. Но задним умом все люди крепки. Если вас призрак Огнева донимает, то с матерью, наоборот, он общаться не хочет. Не снится ей, не приходит наяву.

– Да, нам обеим плохо здесь, а Володьке – там. – Дина пыталась говорить непринуждённо, но зубы её сжимались, и речь получалась скандированной. – Не знаю, как Владислава, а я ставила свечки за Володьку едва ли не каждый день. Ни панихиды, ни колдуны – ничто не спасло меня. И я приняла единственно верное решение…

– Относительно продажи квартиры? Да, возможно, оно было верным. – Озирский задумчиво пожевал нижнюю губу. – А Стас… Не появляется во сне?

– Нет, представьте себе! Ни разу. Ночью я забываю о том, что совершила три месяца назад. Возможно, это потому, что жить Стасику становилось всё труднее, и он на меня не в обиде. Там для него нет боли, нет унижений. Ему хорошо, я знаю.

– Прошу прощения, Дина Геннадьевна, за два последних вопроса, но я обязан вам их задать. Чёрт, даже не знаю, как и сформулировать-то… – Озирский пощёлкал пальцами. – Напрямую к делу это не относится…

– Вы, вероятно, об Антаресе делаете узнать?

Дина смотрела через небольшое окно в тёмный сад. Ущербный месяц ещё не вышел, и над домиками, огородами, тропинками и рекой мерцало звёздное небо. И мы, все трое, бессознательно искали в россыпи светил гигантскую красную звезду, но не могли найти её.

– Оксана говорила, что вы были с ним знакомы, даже охраняли его одно время. Но, поверьте, я о нём ничего не знаю, кроме того, что знают все. Скажу только, что ничего против него не замышляла. И ещё… Мне кажется, что я его по-своему любила.

– Любили?! – Мне показалось, что я ослышалась.