Самостоятельные люди. Исландский колокол

Йоун остановился перед стражей, заглянул в ворота и хотел продолжать свой путь. Но внезапно два скрещенных копья преградили ему дорогу. С Йоуном заговорили по-немецки, и ему трудно было растолковать солдатам, кто он такой. Его обыскали, но не нашли ничего, кроме нескольких мелких голландских монет, которые солдаты тут же поделили между собой. Затем они затрубили в рог, и на зов явился какой-то мрачный великан. Солдаты хотели передать ему Йоуна, но великан пришел в ярость. Завязалась перебранка, из которой Йоун понял только одно слово: «Повесить». Кончилось тем, что человек этот все же увел с собою Йоуна. Подталкивая его концом сабли, страж повел его по едва освещенной широкой лестнице в крепость. Они долго шли по лестницам и коридорам, пока не очутились в большом зале с зияющими в стенах открытыми бойницами, сквозь которые проникали ветер и дождь. Гигант так толкнул Йоуна в бок, что тот стремглав влетел в дверь. Было темно, как в могиле, и только фонарь в руке великана отбрасывал на пол матовый круг. Но когда великан уже хотел закрыть двери, Йоун поставил на порог ногу и, заговорив с ним по-голландски, потребовал у него объяснений. Как и большинство жителей пограничных селений, страж, когда хотел, понимал оба языка. Он пробурчал, что из этих дверей Йоуну уже не выйти.

— К сожалению, — прибавил он, — нынче не дозовешься парня, который вешает. За день он перевешал столько народу, что уморился и теперь дрыхнет со своим подручным.

Затем этот здоровенный олух ткнул Йоуна острием сабли в живот, заставив отскочить от двери, и пожелал ему доброй ночи.

— Эй, — крикнул Йоун, чтобы только продолжить беседу. — Почему бы тебе самому не взяться за это? Я бы тебе охотно помог.

Великан объяснил, что он всего-навсего страж и не обладает правами и полномочиями палача. Да и никто на свете — даже сам господь бог не заставит его выполнять чужие обязанности. Но уж он ни за что не станет уклоняться от выполнения своего долга, возложенного на него самим императором.

— А что у тебя под курткой? — поинтересовался он.

— Убери лапы, это мой хлеб.

— На кой черт тебе хлеб, раз тебя завтра повесят. Я его конфискую именем императора, — Страж приставил саблю к груди Йоуна и вытащил у него хлеб из-за пазухи. Сунув саблю в ножны, он принялся жевать.

— Чертовски вкусный хлеб! Где ты его взял?

— В Голландии.

— Вы, голландцы, — трусы. Только и думаете, что о хлебе. Вот мы, немцы, о нем не думаем. Пушки куда важнее хлеба. Послушай-ка, а у тебя не найдется сыру?

Продолжая уплетать хлеб, он вновь обследовал куртку Йоуна, но ничего не нашел.

— Придет время, и мы, немцы, покажем вам, голландским обжорам, что значит думать только о хлебе. Мы сделаем из вас кашу, сровняем с землей, сотрем в порошок… А может, у тебя водятся деньжата?

Йоун честно ответил, что последние скильдинги у него отняли люди в цветных камзолах.

— Ну, этому-то я верю. Разве эти прохвосты таможенники оставят что-нибудь бедному отцу семейства!

Снаружи кто-то закричал:

— Эй, Фриц фон Блиц, мы что же, больше не сразимся в кости?

— Иду, — отозвался страж. — Ты останешься здесь до прихода палача. А если попробуешь выпрыгнуть в окно, то все равно свернешь себе шею. Сейчас мне недосуг, меня зовут играть в кости.

С этими словами великан исчез, захлопнув за собой тяжелую дубовую дверь. Йоун стоял и ругался то громко, то тихо. Затем он начал осторожно обследовать зал, где ему предстояло провести ночь. Он то и дело наталкивался на какие-то свисавшие с потолка странные предметы, напоминавшие подвешенные в коптильне овечьи туши. Когда он прикасался к ним, они начинали раскачиваться. Однако ему повезло. Как раз в это время сквозь тучи проглянула луна, и ее бледный луч осветил трупы, висевшие на балках. Головы у многих были свернуты набок, лица распухли, глаза закатились так, что виднелись одни белки. Руки у них были связаны за спиной, а пальцы на ногах безжизненно свисали. Но все это выглядело до того нелепо, что у Йоуна даже не возникло желания перерезать веревки, наоборот, — ему захотелось подтолкнуть тела, чтобы посмотреть, как они начнут раскачиваться. Йоун обошел всех повешенных и ощупал им ноги: может, у кого-нибудь еще крепкие башмаки. Он сделал это скорее по старой крестьянской привычке, совсем не думая о том, что обувь может еще пригодиться. Да и башмаки на них были незавидные.