Самостоятельные люди. Исландский колокол

Вскоре после того как судья ушел к слугам, его дочь также поднялась и покинула дом. Ночное странствие под дождем утомило ее: она вымокла до нитки и ее стало знобить. Она торопилась уйти подальше от дома, где остановился ее отец, и не успела оглянуться, как очутилась у Альманнагья, у самого края скалы. Ущелье сомкнулось вокруг нее. Вершина горы терялась высоко в тумане. Некоторое время она ощупью двигалась вдоль каменной стены. Ноги у нее болели. В глубине ущелья паслись лошади. Шерсть их была взъерошена от дождя, копыта четко отпечатывались на мокрой траве. Где-то совсем рядом, в тумане, слышалось журчанье реки, и вскоре Снайфридур стояла уже на берегу большого пруда, который река образует, вырываясь из ущелья. Это был омут, куда бросали осужденных женщин. Взглянув на холодную бурлящую воду, похожую в этот утренний час на черный бархат, Снайфридур почувствовала, что у нее пересохло во рту.

Вдруг она расслышала сквозь журчанье реки звук ударов и заметила на плоском камне у воды женщину в сером платье, голова и рот которой были замотаны платком. Женщина била деревянной колотушкой по лежавшим на камне чулкам. Снайфридур подошла к ней и поздоровалась.

— Ты здешняя? — спросила она женщину.

— И да и нет, — ответила та. — Меня должны были утопить вот в этом пруду.

— Я слыхала, что иногда здесь отражается луна, — сказала Снайфридур.

Женщина разогнула спину и взглянула на Снайфридур. Она окинула взглядом ее широкий темно-коричневый плащ из добротной шерсти, а подойдя вплотную, приподняла край плаща и увидела, что на Снайфридур нарядное синее платье из заморской ткани и серебряный пояс с длинными подвесками. Ноги ее были обуты в английские сапожки, правда, забрызганные грязью, но, наверное, стоившие не меньше двух-трех соток земли. Затем женщина посмотрела на ее лицо и заглянула в глаза.

— Ты, верно, аульва, — промолвила женщина в сером.

— Я устала, — ответила незнакомка.

Женщина в сером рассказала, что здесь в палатке живут три женщины, все из одного прихода. Одна из них была заклеймена за то, что бежала с вором. Другую должны были утопить: она клялась на Библии, что невинна, а на самом деле была брюхата; третья вытравила плод, но так как было маловероятно, что ребенок родится живым, то ее отправили в Копенгаген и после шести лет исправительных работ освободили, когда наш всемилостивейший король сочетался браком со своей королевой. Теперь этим женщинам приказали явиться сюда, чтобы послушать, как будут лишать чести ниспосланных богом начальников. Они собирались сегодня же отправиться домой.

— Но раз ты зачем-то пришла к людям и ищешь приюта, — добавила женщина в сером, — войди в нашу палатку.

Женщины в благоговейном молчании рассматривали аульву, и Снайфридур разрешила им коснуться ее. Они наперебой старались услужить ей, ибо доброта к аульвам приносила счастье. Им не терпелось рассказать о себе — желание, столь свойственное простодушным людям в присутствии сверхъестественных существ или знатных людей, — но она слушала их столь же безучастно, как прислушиваются к завываниям ветра, дующего где-то по ту сторону горы. Время от времени по телу ее пробегала дрожь. Женщины спросили, зачем она покинула свой невидимый мир и пришла к ним.

— Я осуждена, — сказала она.

— Обратись к Арнэусу, сестра. Он оправдает тебя, в чем бы ты ни провинилась.

— Ни у аульвов, ни у людей нет такого суда, который мог бы оправдать меня.

— Верно, он есть на небе, — заметила женщина, вытравившая свой плод и побывавшая в исправительном заведении.

— Нет, даже и на небе его нет, — ответила Снайфридур.

Они молча и с ужасом смотрели на преступницу, которую не мог оправдать ни земной, ни небесный суд.

— Не горюй, — попыталась утешить ее эта женщина. — Счастливы лишь те женщины, которые побывали в гостях у утопленниц в этом пруду.

Женщины собрали себе мха для постелей, а грубые одеяла им выдала казна. Теперь они соорудили постель и для Снайфридур, а так как она промокла до нитки, то они поделились с ней своим платьем. Одна уступила ей кофту, другая юбку, третья — рубашку. Женщина из исправительного заведения сняла с себя платок и повязала ей на голову. У повара из Бессастадира они раздобыли хлеба и чая и угостили ее. Затем они уложили ее, накрыли казенным одеялом и подоткнули мох.

Вскоре она заснула. Ведь этой тяжелой весной она больше всего страдала от того, что не могла забыться и во сне. Но теперь она наконец заснула. Она спала долго, глубоким, спокойным сном.