Самоцветные горы

Приподнявшийся Винитар внимательно оглядывался кругом. Венн невольно проследил его взгляд и без труда понял, что пытался найти кунс. Следы людей. Некие памятки, оставленные ушедшими. Что-нибудь, принесённое теми, кто приходил их помянуть. Ведь Понор, принявший столько человеческих жизней, по самой природе вещей неминуемо должен был вызывать поклонение…

Волкодав тоже огляделся. Ничего! Ни вышитого полотенца, ни светильничка, отгоревшего годы назад по чьей-то душе…

То есть всё это, наверное, было. Далеко, глубоко внизу, под толстым слоем льда, что укрыл изначальный каменный пол и почему-то не смог сомкнуться лишь над Понором. Нынешнее ледяное святилище возникло уже после того, как племя Закатных Вершин переселилось на Берег. Святилище – или, вернее, обитель неких сил, не враждебных и не дружественных человеку, а просто не имеющих к нему ни малейшего отношения и не желающих его замечать. И оттого не годилась эта обитель ни для светлого молитвенного служения, ни просто для жизни, – разве что запечатлеть в памяти ледяную внечеловеческую красоту и мысленно любоваться ею потом, позже, когда будет пройден путь и отодвинутся нынешние тяготы и тревоги, когда власть воспоминаний отшелушит, как ненужную кожуру, и мокрую одежду, и пробирающий до костей холод, и страх перед неведомым и неминуемым… и останутся лишь переливы далёкого солнца в хрустальных иглах и гранях…

Потом?.. Волкодав с новым интересом оглядел умопомрачительно высокие стены, плавно сходившиеся над головой. В пещере было очень светло, значит, слой льда наверху достаточно тонок. А несильный, но постоянный сквозняк говорил о том, что где-то имелась и сквозная продушина… Волкодав стал медленно обходить идеально круглое жерло Понора, придирчиво вглядываясь в переливы и изгибы льда и вместе с тем мысленно перетряхивая содержимое своего мешка. У них с Винитаром были мечи и боевые ножи. И один деревянный меч, оставшийся более-менее целым. И ещё – это уже касалось мешка – кое-какой инструмент, без которого разумный человек не пускается в дальнее путешествие: молоток, полтора десятка разных гвоздей, хорошая маленькая пила, запасной нож и, конечно, верёвки. Да чтобы с такой-то снастью трое крепких мужчин не придумали себе иного исхода из этой дыры, кроме бессильного шага в Понор?..

Взгляд опытного подземельщика скоро нашарил на двухсаженной высоте уступ, вполне приемлемый, чтобы встать на него и начать рубить ледяные кружева, прокладывая путь ещё дальше наверх. Работка, конечно, будет – не позавидуешь, но ничего невозможного в том, чтобы добраться до свода и хорошенько приложиться к нему молотком, Волкодав не находил. Знать бы ещё, что они увидят, выбравшись на ледник? Хищные рожи дикарей, расслышавших стукоток и смекнувших, что он означает? Или – ещё хуже, но тоже вполне вероятно – ясную морскую даль и в ней парус уходящего корабля?..

Жизнь давно отучила Волкодава бояться подобного исхода ещё не совершённых поступков и впадать из-за этой боязни в грех недеяния. Он хотел подозвать Мыша и отправить его на поиски отдушины – понятливый зверёк очень хорошо умел это делать, – но тут Мыш сам подлетел к нему и, повиснув перед лицом, отчаянно заверещал. Слух к Волкодаву едва-едва возвращался, вопли и пронзительный писк Мыша показались ему тонкими иголочками, словно бы издалека и невнятно кольнувшими внутри онемелых ушей. Одно не подлежало никакому сомнению: истошные крики зверька означали нешуточную опасность. Венн привык доверять крылатому спутнику, распознавшему недоброе. Его собственное пёсье чутьё сработало лишь мгновением позже. Эти напряжения в тонкой ткани бытия, обычному человеку способные, самое большее, внушить смутное беспокойство… Волкодав в своё время прошёл слишком страшную школу. Он даже не бросил лишнего взгляда на облюбованный было уступ, как-то сразу поняв, что стоять там с молотком ему уже не судьба, – и без колебаний кинулся к спутникам. И совсем не удивился, когда рядом грохнула о ледяной пол и вдребезги разлетелась сорвавшаяся сверху сосулька. Потом ещё и ещё.

А обидно было бы, случись всё это, когда мы были бы на полпути к потолку…– пронеслась в сознании Волкодава совершенно неуместная мысль.

Быть может, первоначальный обвал, уничтоживший внешнюю половину тоннеля, запрудил-таки речку и вода, не находя выхода, взялась ретиво размывать основания ледяных стен? Или то первое сотрясение оказалось столь сильным, что поколебало столетнее равновесие всего ледникового языка и теперь он давал трещину за трещиной, разваливаясь на ломти, неотвратимо обрушиваясь сам в себя, заполняя внутренние пустоты – так, словно некто огромный шагал по нему снизу вверх, топча и проминая иссечённую разломами бело-голубую поверхность?..