Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916

15 июля 1904 года громовержец сам поражён динамитным громом – возможно, не без участия «Ноздри». Алексей Абаза сетует в письме к жене: «Смерть Плеве меня очень удручает… Он был союзник, а теперь я один!» Но «паршивый триумвират» тогда не добился победы: на место убитого назначен посторонний человек, Мирский. И вот, в январе, дело принимает новый оборот.

Между нагайкой и бомбой

Куропаткин-царедворец попал в сложное положение. О событиях в Питере он узнал 10 января и сразу понял: со дня на день Мирский уйдёт. Наиболее вероятный (и желанный) кандидат на его пост – Витте. Но чтобы это назначение состоялось, дела на фронте должны идти худо – не настолько, чтобы государев гнев обрушился на главнокомандующего, а настолько, чтобы дать возможность Витте разыграть роль спасителя отечества, государственного мужа, который один знает, как вытащить державу из тухлого положения. Что же делать? Самое ловкое – предпринять неудачное наступление. Так и высочайшее неудовольствие от себя отвести можно: наступал же всё-таки, пытался. И партнёру по политической игре дать карты в руки: вот, не выигрывается эта война без Витте, хоть тресни. Полагаем, что именно этим объясняется поведение главнокомандующего в дни боёв за Сандепу: отдаёт приказ наступать, когда войска к этому не готовы, а как только намечается успех, сразу: «Не увлекаться атакой», «Прекратить наступление». Нет, ей-богу, неправы те, кто считал Куропаткина бездарным стратегом. План реализован филигранно.

Тяжелораненые ещё умирали в полевых лазаретах, когда в ставке главнокомандующего узнали о назначении Булыгина. Внезапно обрисовалась совершенно новая политическая перспектива. Тандем Трепов-Булыгин означал переход к чрезвычайным мерам в борьбе с нарастающей смутой. Запахло диктатурой, а то и установлением регентства ради спасения монархии. Для этих целей никто не подходил лучше великого князя Сергия. Впрочем, и Витте не сложил оружие: в те же дни он добился от императора повеления возглавить работу комиссии по обсуждению реформ. Ясное дело: государь лавировал между претендентами на диктаторский жезл. Только он и был заинтересован в победе на Маньчжурском фронте. Через «исправляющего должность» военного министра Сахарова Куропаткину летят телеграммы с требованием наступать, побеждать. В те же дни – 19-го и 20-го – пишет ему и Витте; смысл его депеш диаметрально противоположный: война эта – «род государственной авантюры», следствие «явного безумия», заканчивать её надо как можно скорее, пока не стало совсем плохо. Это тоже указание: ни в коем случае не побеждать.

За политическими играми главнокомандующего пристально следили конкуренты. 18 января отправлены два донесения государю. Первое – от Куропаткина: «Командующий 2-й Маньчжурской армией донёс мне, что вчерашнего дня он заболел и службу исполнять не может». Второе – от Гриппенберга: «Истинная причина, кроме болезни, заставившая меня просить об отчислении от командования 2-й Маньчжурской армией, заключается в полном лишении меня предоставленной мне законом самостоятельности и инициативы и в тяжёлом сознании невозможности принести пользу делу…» Вслед за этим Гриппенберг преспокойно отбыл в Петербург. Бросив армию в разгар войны, ринулся в столицу, дабы не опоздать к раздаче должностей. А заодно высказать кому следует своё – конечно же, неблагоприятное для Куропаткина – видение хода военных действий.

Возможно, Гриппенберг рассчитывал вернуться на Дальний Восток главнокомандующим. Но 4 февраля в Москве бомбой эсера Каляева великий князь Сергий был разорван на куски. Витте избавился от грозного соперника, Николай – от опасного родственника и потенциального регента, а политическая ситуация запуталась окончательно. Что будет делать любой чиновник, пока высшее начальство «вырабатывает линию»? Выжидать.

В мешке

От Куропаткина требуют наступления, он разрабатывает планы, совещается, рассылает циркуляры… В общем, тянет время. А ситуация меняется не в пользу русских войск: развёрнута и сосредоточена 3-я японская армия генерала Ноги, переброшенная из-под Порт-Артура. Теперь силы примерно равны: русских около трёхсот тысяч при почти полутора тысячах артиллерийских орудий; у японцев людей и артиллерии чуть меньше, но зато много пулемётов. В циркуляре от 7 февраля Куропаткин говорит о необходимости наступления, но за строками читается иное: скоро весна, реки вскроются, почва размякнет, обозы и артиллерия двигаться не смогут, а вот окапываться станет гораздо удобнее. Стоит ли наступать при такой перспективе?