Ну и из-за клада, конечно, запомнил. Дети любят всякое про клады, таинственное, читать и слушать. На этом половина детских книжек стоит - на кладах, "Том Сойер" там, "Кортик" и "Бронзовая птица". Помню, в детстве сам клады зарывал. Купила мне мама как-то набор солдатиков - индейцев, а тут как раз во дворе стояла банка голубой краски - видимо, ремонт делали, красили беседки или веранды. И я почему-то покрасил тех индейцев в голубой цвет, окунул их всех в банку. А потом глянул на них и вздохнул - голубые индейцы выглядели как-то непривлекательно. И я решил их хоть как-нибудь полезно использовать - зарыть в землю в виде клада. Зарыл, веточкой пометил, а на следующее утро бегу на то место, а там стоит экскаватор и уже ковшом выворотил всю землю, как раз в том месте, где я индейцев зарыл. Это дед вызвал экскаватор рыть яму под канализацию. Вот какие были шансы на то, что я зарою своих индейцев как раз в том месте, где дед решит устраивать канализацию? Или на то, что дед решит устраивать канализацию как раз в том месте, где я зарыл индейцев? Один из миллиона, двор-то большой. Но такое мое счастье. Я если бы и сундук с бриллиантами куда-то зарыл, туда бы точно через час экскаватор приехал выгребную яму копать (это воспоминание заставило меня напрячься по поводу денег, спрятанных во флигеле под линолеумом, но я быстро успокоился - решил не параноить).
- Простаковы -
Посидев у дяди Миши с бабой Липой, пошел к своим (дядя Миша и баба Липа тоже свои, но надо же было как-то выразиться) - по пути увидел могилу дядьки Хавалица, он и здесь устроился по-соседски, напротив и наискось.
Сел на скамейку под нашей алычой, налил себе водки, отломил краковской колбасы, выпил, закусил. Бабушка, дед здесь, прабабка моя - Настя, прадед Мирон и два дедовых брата - Иван и Михаил (Иван утонул в море, еще молодым, в 1954 году, а Михаил умер в конце 80-х, выпить любил). Прадеда Мирона я не застал, как и Федора - они оба умерли незадолго до моего рождения. Но, в отличие от Федора, о живом прадеде Мироне у меня имеется фотографическое воспоминание - у нас дома было фото в альбоме, на котором моя тетка Оля, еще девочкой (лет двенадцать ей там), сидит в нашем дворе на раскладушке (улыбается, щурится на солнце), а позади нее виднеется какая-то куча тряпья - одеяло или телогрейка, не разберешь; так вот, когда я в очередной раз рассматривал это фото (оно мне нравилось), тетка Оля это заметила, взяла фото в руку и рассмеялась - говорит: "Да это же дед Мирон". Я удивился. "Где же?" - говорю. "Да вот", - тетка показала на ту кучу тряпья, - "спит пьяный на раскладушке". Бывают такие фотографии, которые могут истолковать только их персонажи - расшифровать в куче тряпья на раскладушке деда Мирона могла только тетка, потому что это она там с ним сидела (это если не считать фотографа, который, кстати, черт его знает, кто был). Ну, и я теперь знал. В этом вижу смысл фотографий - человек умер давно, а вот на некой фотографии он спит пьяным, и все у него хорошо, не каждый даже его разглядит, в некотором роде там присутствует только его эманация (все это довольно сложно).
Вспомнив тетку-девочку на раскладушке, я как-то даже повеселел - налил себе еще полстакана и выпил за всех.
Помимо той фотографии, где дед Мирон спит невидимкой в куче тряпья, он есть еще всего лишь на одном фото - в гробу. Гроб стоит на табуретках во дворе (отцовского дома деда Василия - там жила потом прабабушка моя Настя, а с ней - дедов младший брат Михаил), а вокруг него все - дед Василий, брат его Михаил, бабушка моя, Мария, дядька Вова, моя мама и прочие люди, многих из которых я знал - родственники и односельчане, все молодые, серьезные, печальные, их лица хорошо видны и красиво отточены скорбью, как в кино у артистов - хороший, видимо, был фотограф, умеющий снимать характерно. А деда Мирона и тут не очень видно - лежит себе и лежит покойник в гробу. А на следующем фото уже идут люди по полю - процессия, немноголюдная, снятая издалека, люди маленькие и будто в тумане размыты фигуры; фото темное такое, не серое даже, а коричневое, как та глина, в которую прадеда Мирона зарыли.