Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Тогда стали думать, что делать сейчас? Забрать к себе (в Институт Склифосовского. – Б. С.) – это практически исключалось. Потому что к Высоцкому не только в реанимации, но и в институте тоже относились уже очень негативно. Особенно – руководство, потому что они понимали, что институт «курируют» сверху. Да еще совсем недавно была целая «наркоманная эпопея» – по этому делу несколько наших сотрудников попали за решетку. Так что на неделю никак не получалось, но дня на три мы могли бы его взять…

Два-три дня подержать на аппарате, немного подлечить… Интубирование создает угрозу голосовым связкам, – но что говорить о потере голоса, если вопрос стоит о жизни и смерти?! А пневмония как осложнение при лечении на аппарате, во-первых, бывает не так уж часто, а во-вторых, ее можно избежать… Конечно, отдельный бокс – это идеальный вариант, но какой бокс?! Вот я вспоминаю нашу старую реанимацию… У нас был один большой зал – наш «центральный цех», как мы его называли. Там было пять или шесть коек. Потом – ожоговый зал, чуть поменьше. И была проходная комната, где стояла одна койка, – ну какой это бокс? Бокс – это что-то отдельное, с отдельным входом…

Так что вопрос стоял, главным образом, о длительности… Мы же видели, в каком он состоянии: в глубоком наркозе плюс асфиксия… Это однозначно – надо забирать. Если бы шла речь о любом другом – даже о пьянчужке на улице, – забрали бы, да и все! А тут все уперлись: по-моему, каждый хотел сохранить свою репутацию».

Репутацию, к несчастью, пытались сохранить и Сульповар с Щербаковым. Они боялись, что начальство устроит скандал в связи с наркоманией Высоцкого, скрыть которую было уже практически невозможно, и может выявить врачей и медсестер, которые поставляли ему наркотики. Хотя прекрасно понимали, что ни три дня, ни даже неделя Высоцкого не спасут, и в действительности лишь длительное лечение может дать ему хоть какой-то шанс на спасение.

Вот как эта борьба мнений администратора и врача, с одной стороны, и двух врачей – с другой, отражена в интервью, которые все четверо героев этой грустной истории дали биографу Высоцкого журналисту Валерию Перевозчикову. Станислав Щербаков утверждал: «Федотов вел себя почему-то очень агрессивно – он вообще не хотел госпитализации. Вначале ссылался на родителей, а потом говорил, что справится сам… Я говорю:

– Да как же ты справишься! Практически ухайдокал мужика!

Я тогда сказал все и, по-моему, в достаточно грубой форме. Леня Сульповар… Мне тогда не очень понравилась его позиция – он немного пошел на поводу у Федотова… А Валера Янклович, кстати, это единственный человек, который, по-моему, знает все и о жизни, и о болезни, – или Валера доверял нам, или еще что, – но я не помню каких-то его вставок… И я тогда понял, что от меня мало что зависит. Немного сдался, что ли…»

Янклович, естественно, старался доказать, что от него в данной ситуации ничего не зависело, что это был всего лишь спор трех медиков-специалистов, а он в этой ситуации лишь умывал руки: «Стас Щербаков считал, что надо немедленно везти Володю в реанимацию. Федотов – что этого делать не надо. Леня Сульповар склонялся то в одну, то в другую сторону…»

Федотов критиковал методику коллег из Склифа: «Вопрос был такой… Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. (Этим хитрым термином называют склонность к пьянству и запоям на фоне подавленного эмоционального состояния. При этом в советское время под дипсоманией понимали как собственно алкоголизм, так и бытовое пьянство, которые не различались между собой. Алкоголизм тогда считался исключительно социальным злом, а не генетически обусловленным заболеванием. – Б. С.) Чтобы Володя прекратил пить… Ну снимем мы физическую зависимость, но мы не можем устранить психическую зависимость… Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире, решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один – он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович».

Анатолий Павлович здесь, мягко говоря, лукавит. Он-то прекрасно знал, что Высоцкого собирались лечить совсем не от алкоголизма (тут в крайнем случае можно было вшить «торпеду), а от наркомании. И как раз относительно наркомании его замечания имели смысл. Физическую зависимость от наркотиков предлагаемые методики позволяли устранить. Федотову удавалось делать это и в случае Высоцкого. Но психическая зависимость, как он убедился, не исчезает, а потому все лечение обречено на провал.