Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

Да, врачи были хорошие, только временами забывали о клятве Гиппократа и больше опасались за свою шкуру, чем за здоровье Высоцкого. А еще они боялись войти в историю в качестве доктора, который «упустил» такого великого человека, как Высоцкий. Потому и перекладывали ответственность друг на друга. В итоге сомнительная честь «упустить» Высоцкого выпала Федотову. А уж идея лечить Высоцкого на даче, как предлагали Щербаков с Сульповаром, по здравом размышлении выглядит полной авантюрой. Ведь Высоцкому в любой момент могла потребоваться реанимация, и одно дело – осуществлять ее в условиях Института Склифосовского, и совсем другое – на подмосковной даче. Пусть даже рядом будут опытные врачи, но у них уж точно не будет всей аппаратуры, которая есть в Склифе. В таких условиях Высоцкий запросто мог умереть, и тогда бы всю бригаду гарантированно и заслуженно посадили бы. Так что Федотов в своих возражениях был совершенно прав. Но он не хотел отпускать Высоцкого в Склиф, так как там могли усомниться в правильности применяемой им методики лечения и тоже привлечь его к ответственности, хотя бы за незаконную врачебную практику, раз он такие рискованные процедуры осуществляет не в больничных условиях.

Здесь сыграло злую шутку то, что наркомании в СССР как бы не существовало. Ранее в советских больницах Высоцкий лечился только от алкоголизма, а в период своей наркомании в них еще ни разу не попадал. С этим и были связаны опасения врачей. Ведь официально наличие наркомании в СССР не признавалось. И если бы у Высоцкого наркоманию обнаружили (а не заметить ее уже было трудно), сразу же встал бы неприятный для лечивших Высоцкого врачей вопрос, откуда он получал наркотики.

Между тем безудержная пьянка на Малой Грузинской продолжалась и в последний день жизни Высоцкого. И сам бард, по всей видимости, и в этот день кололся наркотиками. Вот от этого всего хотел избавить Высоцкого Щербаков, но не успел. Юрий Емельяненко, моряк, друг Высоцкого и Туманова, после вынужденного ухода с морской службы ставший представителем Туманова в Москве, вспоминал: «В тот день я был у него до часу ночи… А в четыре часа с минутами Володя умер.

Был там Толя Федотов, Валерка Янклович, был Сева, Вадим был, но он ушел вместе со мной.

Ну, какие слухи! Я вам говорю о том, чему был свидетель, какие слухи?!

Во-первых, мы приехали все поддатые, веселые… Володя спел пару песен. Знаете, мы его никогда не просили петь, он не любил, чтобы его просили. Он вдруг сам, ни с того ни с сего, брал гитару и пел. Это возникало спонтанно… Он сам высовывался со своими предложениями по этому поводу и не принимал чужих рекомендаций и просьб. А вот когда подходило у него, припирало, он говорил: «Так, спою чего-то новое сейчас или прокатаю новую песню…» А мы уже знали все эти механизмы у него и сами не просили петь.

Так вот, он спел пару песен, сейчас уже не помню какие. Еще Вадим говорил: «Володя, ну что ты орешь, как сумасшедший, как резаный, мы же здесь рядом все?!»

– А я иначе не могу… – и пошел… Орет, а мы рядом кружком сидим возле дивана, у нас перепонки лопаются… Спел он пару песен и еще в кайф вошел, он до этого укололся, видимо… Потом после песен он стал требовать выпить. Схитрил. Он действительно был парень с хитрецой. Сходил на кухню, потом скользнул мимо нас сразу в дверь и наверх. А там, по-моему, художник Налбандян жил или кто-то другой, где он всегда водку добывал, но уже и там не оказалось. Он говорит:

– Ну, могут друзья мои съездить, достать мне водки, мне хочется выпить.

Никто не смог достать… Володя вроде бы затих. Затих, смирившись с обстановкой, что нигде ничего не достанешь, ну куда же – час ночи… Я поднялся, мне было неудобно, пора уже было уходить. Вадим – со мной, мы взяли машину и уехали…

Состояние Володи осталось какое-то непонятное, вроде бы он смирился. Но это было какое-то как бы временное затишье перед невозможностью выполнить то, что хочешь… Он затих и, как был в костюме, так и прилег на тахту…»

И еще, по словам Емельяненко, за неделю до смерти Высоцкий «надрывно говорил: «Эх, мамочка, помру я, помру вот-вот, я чувствую…» – «Да брось ты, Володя!» – испугались мы. «Помру, ребята, я знаю…»

Анатолий Федотов так запомнил последнюю ночь: «Эта ночь для Володи была очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Уснул на маленькой тахте в большой комнате.

А я был со смены – уставший, измотанный. Прилег и уснул, наверное, часа в три. Проснулся от какой-то зловещей тишины – как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно… До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда… Прозевал, наверное, минут сорок…»

А Емельяненко Федотов говорил о последней ночи несколько патетичнее и, вероятно, недостовернее: «Я подошел к Володе, что-то ему дурно было, взял пульс  – бешеный. Я сел на пол рядом с ним и, держа его руку в своей, так вот и уснул…» Трудно себе представить, что врач заснул, буквально держа руку на пульсе Высоцкого.