Не мог забыть о неудавшемся восстании Безрукий. Почти целый день стоял у окна, пытаясь спокойно обдумать сложившуюся ситуацию.
Наконец он вышел из комнаты, запер ее на ключ и, стараясь остаться незамеченным, покинул хижину.
Не мог забыть о бунте и Петрушин. Хотел — и не мог. Искаженное смертельной судорогой лицо Собакина-маленького все время стояло у него перед глазами.
«Ну для чего все это? Для чего? — спрашивал себя Петрушин и не мог найти ответа. — Ради чего погибает мой друг и зачем живу я? А если смысл моей жизни в Ней, в Ее приходах ко мне — то для чего тогда все остальное? И что же, если не приходит она ко мне — значит жизнь моя абсолютно бессмысленна? А при чем тут Собакин-маленький?»
Рана на голове болела, мысли путались. Петрушин ложился на диван, закрывал глаза. И снова перед ним вставало лицо Собакина-маленького, и пена пузырилась у оторванной улыбки.
Петрушин ходил по комнате, садился к столу, пытался писать, но не мог. Время превратилось в болото, из которого Петрушин не умел вылезти.
И вдруг в дверь постучали. Стук был робкий, почти трусливый.
«Она! — едва не закричал Петрушин. — Все-таки пришла ко мне. Все-таки судьба ко мне благосклонна».
Подбежал к двери, распахнул и… отпрянул.
На пороге стоял Безрукий — Главный Помощник Великого Командира.
— Вы позволите войти? — спросил Безрукий и, не дожидаясь ответа, вошел. — Однако, вы неплохо живете. — Сказал он, окинув взглядом комнату. — Бедно, но с достоинством. — Разрешите присесть? — и тут же сел на диван. — Вы, вероятно, удивлены моему приходу? Ну что ж, зачастую странным образом пересекаются судьбы жителей нашей Великой малострадальной страны.
Петрушин присел на краешек стула. Пожалуй, впервые он ощущал себя гостем в собственном доме.
— И чего вы поперлись со всеми на площадь, не понимаю, — вздохнул Главный Помощник. — Мне всегда казалось, что вы не из тех, кто любит массовые мероприятия. А тут пошли с толпой, да еще в такой странной должности.
— Какой должности? — не понял Петрушин.
— Ну как же, ведь это вы были назначены Ответственным за Воробьева, не так ли?
Петрушин попытался что-то возразить, но Безрукий жестом остановил его и продолжил:
— Вам не кажется забавным, что жители нашей страны с излишней легкостью берут на себя любую ответственность, совершенно не задумываясь над последствиями? А ведь ответственность — такая ноша, которую не надо бы взваливать на себя, не подумав.
Голова у Петрушина разболелась так, что, обхватив ее обеими руками, он начал непроизвольно качаться на стуле.
— Болит? — участливо поинтересовался Главный Помощник. — Впрочем, о чем я спрашиваю? Болит, конечно. И не в переносном, заметьте, — в буквальном смысле. Не правда ли, странно: играем в какие-то игры, а головы болят по-настоящему?
— И погибают плюшевые тоже по-настоящему, — тихо сказал Петрушин.
— Вы правы. — Безрукий встал и зашагал по комнате. — Вы даже сами на знаете, как вы правы. Смерть — это, пожалуй, единственное, что не вызывает в нашей стране абсолютно никаких сомнений. Более того, смерть — это подчас как последний шанс. Кажется, что проиграл жизнь, однако остается последняя возможность доказать, что это не так: смерть.
Безрукий молча зашагал по комнате, ухмыляясь собственным мыслям.
Петрушину казалось, что Главный Помощник хочет сказать ему что-то очень важное, но то ли не решается, то ли слов не может подобрать.
И Петрушин решил помочь ему.
— Что вам угодно? — спросил Петрушин и даже попытался улыбнуться. — Не думаю, что вы пришли ко мне пофилософствовать. А если вас привело какое-то важное дело, так говорите сразу — зачем тянуть?
— Вы правы: тянуть незачем. — Безрукий снова сел на диван. — Хотел наладить с вами контакт, но, видимо, не получится. Так вот. Мне угодно, чтобы вы погибли. И вы — погибните.
— Что? — воскликнул Петрушин.
— Понимаю, что мое предложение может показаться вам по меньшей мере странным, но, если вы хорошенько подумаете, легко поймете сами: Почетная Казнь — это единственное, что у вас осталось в жизни, дело в том…
— Стоит ли понапрасну тратить время? — перебил Петрушин Главного Помощника. — Если вы намерены убить меня — я бессилен оказать вам сопротивление. Но идти добровольно на смерть я не собираюсь.
— Почему? — улыбнулся Безрукий.
— Воистину странно: плюшевый, а умирать не желает. Может быть, вы хотите, чтобы я объяснил вам феномен эдакой моей любви к жизни?
— Хочу, — снова улыбнулся Главный Помощник. — Просто убить вас — это дело нехитрое. Но мне нужно завершить дело. Так сказать, поставить точку в бунте. Не ту, конечно, точку, которую бы мне хотелось… Но уж что тут поделаешь? Так я не понял: вы что, правда, хотите жить? — он был настолько спокоен, что Петрушину на мгновение показалось, будто речь идет не об его жизни, а о каких-то незначащих пустяках.