Самоубийство Земли

Зато гаркнули солдаты. Троекратное: «Ура! Ура! Ура!» разнеслось над площадью.

И едва раздался этот многоголосый крик — Счастливец почувствовал, будто в голове его что-то включилось, ведь впервые в жизни не кричал он «Ура!» вместе со всеми… И тогда, собрав уходящие силы, Счастливец захрипел: «Ура!..»

Но собравшиеся на площади услышали лишь стон умирающего солдата.

В толпе плюшевых кто-то вскрикнул.

«Она… Конечно, она, — томно вздохнул Безголовый. — Все же она у меня очень чувствительная… Надо же, чтобы у этой толстушки была такая нежная, такая ранимая душа».

Если бы Безголовый умел видеть далеко… Да что там! Если бы он просто захотел видеть дальше стройных солдатских рядов — он бы наверняка разглядел, что крикнул вовсе даже не тот, про кого он думал, а маленький зубастый Крокодилин, едва заметный в толпе плюшевых; и то, что Мальвинина и Матрешина глядели в землю, не поднимая глаз; и то, что глаза Собакина-большого и Собакина-маленького наполнены слезами; и стальной взгляд Медведкина и любопытный — Зайцева… А если бы он умел смотреть еще дальше — он разглядел бы Петрушина, который не пришел на праздник, несмотря на строжайший Приказ всем быть непременно, а остался дома и печалился о своем.

Многое мог бы разглядеть Великий Командир, если бы умел смотреть далеко. Но этого-то как раз он и не умел.

Зато Безголовый с радостью заметил, как толпа плюшевых чуть надвинулась на солдат, выражая тем самым протест. Это тоже являлось своего рода ритуалом. Потом солдаты подняли ружья прикладами вперед — толпа отхлынула.

После «ритуала протеста» и началась та главная процедура, ради которой, собственно, все и собрались.

Речи в их государстве говорил Безрукий. Слушание их было, пожалуй, единственным испытанием для Безголового. Великий Командир тонул в потоке чужих слов и, спасаясь, хватался за приятные воспоминания… Особенно приятно было вспоминать Мальвинину, ее толстую шею, на которую так упруго ложилась рука, ее груди, между которыми столь приятно было положить усталую голову, ласковые руки, которые всегда знали, что им надо делать…

Голос Безрукого лился над площадью и все попадали в его плен, который в Великой стране принято было считать сладким.

— И вот мы собрались здесь в этот особенный день для события радостного и ответственного одновременно. Сегодня, наконец, наступило то событие, которого все достойные граждане нашей страны ждали с особым нетерпением. А поскольку иных граждан у нас нет — мы имеем все основания сказать, что ждали этого события буквально все. То, что произойдет через несколько минут, буквально ознаменует новую эру в истории нашей Великой малострадальной Страны…

Однако, в последнее время Безголовому все трудней было думать о приятном. Иногда он вдруг с ужасом замечал, что Мальвинина в его воспоминаниях появляется все реже, а все чаще он зачем-то пытается отыскать в прошлом некие истоки нынешних переживаний и проблем. Процесс этот воистину был мучителен, ибо жизнь в его стране шла сама по себе и влиять на нее не было никакой необходимости.

— Наше Великое государство заслужило то, что оно заслужило, и оно получит то, что заслужило по заслуженному праву, — разносился над площадью голос Безрукого.

2

И тут, совершенно непонятно почему, Великому Командиру вспомнилось самое начало его правления — то, как народ избрал его правителем.

Тогда в первый (и, пожалуй, в последний раз) народ собрался на площади не просто так, а чтобы принять решение. Собрались, разумеется, только золотые — так было принято называть солдат. Плюшевые не считались народом, поэтому их не позвали. Очень удачно получилось, что ото всех остальных отличались лишь двое: Безголовый и Безрукий. Если бы кандидатов было больше — не исключено, что кто-то из золотых попросту сошел бы с ума. Привыкшие выполнять приказы солдаты от такого выбора растерялись: они никак не могли понять, как это можно среди двух отыскать одного: Командира?

Первым произнес речь Безрукий. Безголовый попытался побыстрее ее забыть — она была ему абсолютно неинтересна — но один аргумент Безрукого все-таки нахально врос в память: нельзя, говорил Безрукий, чтобы глава государства был без головы, мол, какой это будет пример для подданных? А глава государства без руки, мол, очень даже благородно и намекает на ратные заслуги в битвах с врагом.

До сих пор не понимает Безголовый, что же случилось с ним тогда: может, озарение нежданно нагрянуло, или испугался столь сильно, что поумнел. Однако, его первая (и, видимо, последняя) речь была очень логична. Сказал он тогда следующее: