Самоубийство Земли

— Но мы могли бы издать соответствующий Приказ, — не сдавался Безрукий. — И тех из плюшевых, кого мы сочтем наиболее достойными, тоже подвергать Почетной Казни.

— Во-первых, ничто не должно уравнивать золотых и плюшевых. Тебе ли этого не понимать? — Спросил на этот раз Безголовый. А потом соврал: — Кроме того, не все в нашей стране свершается приказами.

На самом деле Великий Командир прекрасно знал, что с помощью приказа можно все свершить и все объяснить.

— А знаешь ли ты, что плюшевые готовят бунт?

— Главное, что ты это знаешь, — улыбнулся Безголовый. — В истинном государстве обязательно должны готовиться бунты, — так повелось, но истинные командиры их должны вовремя пресекать.

Вот оно слово — сказано. Стоя на трибуне, Безголовый вздохнул, вспомнив это ужасное слово, которое зачастую даже лишало его сна.

Истинное государство. Была ли его страна настоящей? Несмотря на многочисленные Приказы, уверенность в этом не приходила.

Все имел Великий Командир для полного счастья. Государство его было великим, и Безголовый мог делать в нем все, что захочет. Даже любовь к нему пришла не настолько счастливая, чтобы быстро превратиться в привычку, но и не настолько несчастная, чтобы стать трагедией. Единственное, о чем мечтал Великий Командир: быть уверенным, что страна его настоящая. Однако, как добиться этой уверенности, он не знал и даже страдал из-за этого. Не очень, правда, часто и сильно, но страдал…

— Мы должны помнить свои корни, свои истоки. Мы должны твердо знать: от кого произошли и кому, собственно, обязаны всем тем, что у нас было, есть и будет. Чтобы не было никаких сомнений, кого именно благодарить. — Так заканчивал свою речь Безрукий. — Это наша история, о которой мы забывать не вправе и которой мы вдохновенно прокричим наше троекратное: «Ура!»

Троекратное «Ура!» немедленно разнеслось над площадью.

— Покрывало… — То ли от тяжести воспоминания, а может, от долгого молчания голос Безголового стал немного сиплым, и он крикнул, что есть мочи: — …снять!

Покрывало слетело на землю, и перед собравшимися на площади предстал огромный постамент, на котором золотыми буквами было выбито «ВЕЛИКИЙ КОНВЕЙЕР».

На постаменте ничего не было. Он был гол и пуст, как солдатская каска. Только прямоугольный.

«Все-таки хорошая идея — пустой постамент, — похвалил себя Безрукий. — Ничто не отвлекает от главного, ничто не навевает ненужных мыслей. А надпись однозначно указывает, кому необходимо здесь преклоняться».

— На этом праздник открытия Памятника Великому Конвейеру считаю закрытым, — радостно сообщил Безголовый.

Плюшевые захлопали.

Солдаты три раза крикнули «Ура!» — они не могли отказать себе в этом удовольствии.

Глава вторая

1

Великая Страна честно спала.

Великий Свет был давно погашен, и даже Хранитель Великого Света, устав делать вид, будто он в состоянии что-либо охранять, спал, прислонившись спиной к теплой стене и доверив усталую голову холодной стали автомата.

Тишина, темнота и спокойствие властвовали всюду: в солдатских казармах, которые были выстроены из книг, и, согласно Приказу, считались самыми комфортабельными жилищами в стране; в разноцветных, выстроенных из кубиков, домиках, где коротали свои одинокие вечера плюшевые; во Дворце Великого Командира — огромном доме, разместившимся под диваном, во всех его комнатах и комнатках; короче говоря: всюду властвовали тишина, темнота и спокойствие.

Только что ж это за тишина, если она не обманчива?..

Зайцев вышел из своего домика, огляделся по сторонам: никого. Дверь за ним закрылась, естественно, скрипнув. Вязкая тишина рухнула на плечи, придавив голову. Сердце учащенно забилось.

Зайцев засунул руки в карманы и зашагал по темному пространству.

В далекую огромную пропасть окна упал лунный луч. Ничего не осветил, однако, стало еще более таинственно и жутко.

«Хорошая какая атмосфера, — подумал Зайцев. — Самая подходящая для нашего дела. — Он усмехнулся. — Как же все, однако, перепуталось: наше дело, мое…»

Развить мысль Зайцеву не удалось: под ноги бросилась тень. Зайцев замер и, на всякий случай, сжал кулаки.

— Истина, — прошептал он.

— Правда, — ответила тень.

— Крокодилин — ты? — радостно спросил Зайцев.

— Ну это… Как это?.. Хоть бы и я… — буркнул Крокодилин.

И они пошли рядом.

Лунный луч добрался до огромного зеркала, и оно стало похоже на озеро, вставшее зачем-то вертикально, а может — на водопад, который, устав от бессмысленности падения, застыл ровной голубой стеной.

Отразившись от зеркала, луч застыл на белом циферблате часов с кукушкой, но через мгновенье растворился в темноте.

Атмосфера стала еще более таинственной.

«Хорошо-то как: жутко», — улыбнулся Зайцев, но Крокодилин его улыбки не заметил.

Крокодилин вообще предпочитал глядеть под ноги и не вертеть без дела головой по сторонам.

Так и шли они вдвоем среди темноты. Целеустремленные. Смурные. Но в глубине своих душ очень счастливые, ибо знали, куда они идут и зачем. Дело их было благородно, а потому — разумеется — прекрасно.

— Истина, — услышали они за спиной тоненький голос Пупсова.

Хором ответили:

— Правда.

И продолжали путь втроем.