Самоучитель по философии и психологии

При этом, что поразительно, мы, например, столько знаем о геноме человека, что дальше, кажется, некуда, но ведь мы не можем понять элементарнейшей вещи, а именно: как из этой примитивной, по сути, цепочки нуклеотидов, из этой неживой материи (!) появляется то, что является жизнью, причем во всей ее сложности и многогранности. О Боге же мы знаем гораздо меньше, нежели о геноме (если вообще хоть что-нибудь о Нем знаем), однако же пребываем в полном удовлетворении от собственных объяснений о малейшем жизненном явлении, увязывая его с «Божественным промыслом» и еще бог знает чем. Как такое возможно?!

Ответ, к сожалению, слишком прост и незамысловат, чтобы можно было говорить о нем вслух, не краснея. Психическая организация неизменно стремится к стабильности, которую, впрочем, сама же с завидным постоянством и нарушает. Поэтому если происходит что-то (и с нами, в нас, в том числе), что нарушает виртуальную стабильность нашего виртуального же психического бытия, то включаются примитивные механизмы защиты, призванные восстановить нарушенный баланс, закрывая «белые пятна» другими «белыми пятнами», которые, впрочем, кажутся нам «цветными», – это слова.

Именно с этой целью – виртуального спасения от виртуальной катастрофы – нами и используются объяснения, начинающиеся с элементарных называний (означений) и заканчивающиеся стройными теориями (компиляциями означающих). Причем объяснение – как простое (означение), так и сложное (теория, концепция, традиция) – может быть абсолютно нелепым, ни на чем не основанным, просто абсурдным; но ради стабильности, ради чувства определенности мы согласимся с ним не моргнув глазом. Ситуация с «религиозным опытом» именно такова.

Впрочем, во всем этом таится и ужасная каверза, поскольку, как известно, сказал «А» – придется говорить и «Б»; сознание одним называнием неизвестного утолить свою жажду к «определенности» не может. Однако создание любой теории, любой системы, где множество означающих сплетается в единую сеть взаимопоясняющих понятий, всегда есть создание новой реальности, реальности виртуальной, но это никогда не реальность первичная, и даже не ее отражение, но лишь отображение – искаженное, если не сказать изуродованное.

С тем чтобы придать этому отображению хоть сколько-нибудь достойную форму, мы готовы пойти на любые допущения, додумывая фактически любые недостающие, как нам кажется, детали, элементы, кусочки нарождающейся картины. Именно такова религия, растущая как на дрожжах из идеи Бога; религия, которая начинается с элементарного психического акта произвольного означивания означающего и заканчивающаяся жесткими определениями и инструкциями, адресованными верующему.

Здесь мы видим, как созидается здание языка – последовательно, неутомимо, изощренно. От своего закладного камня оно получает название – религия; и претендуя на то, чтобы быть «пространством Бога», оно не способно даже разместиться в этом пространстве, поскольку само это пространство, если, конечно, мы допускаем его существование, раскинулось от края до края – под, над, вокруг этого здания, но никак не в нем и уж никак им не являясь. Мы ничего не узнали с помощью языка о Боге, нам с помощью него рассказали о «Нем».

Однако жесткая связка – означаемое – означающее придает этой конструкции необыкновенную устойчивость, субъективно выражающуюся в чувстве уверенности, или, проще говоря, веры. Эта связка – суть, некое подобие цемента, скрепляющего отдельные камни в огромную стену, однако же, разбив скалу на множество камней, мы лишили себя горной вершины. За возникшей стеной, быть может, удобно, однако это не прежний величественный монолит, который существовал до сих пор, не пытаясь быть удобным, но будучи настоящим.

О пространстве Бога можно, видимо, говорить, двумя способами: или как это делал Спиноза, обличая в царственные одежды этого термина всякое наблюдаемое нами движение бытия, или же никак, т. е. молчанием. Поскольку же все, что будет получено нами в первом случае, есть часть, а не целое, я не думаю, что было бы резонным вообще говорить о Боге. Кроме того, все, что будет сказано в первом случае, коснется только того, что наблюдаемо (в том или ином смысле), а наблюдение имплицитно содержит в себе наблюдающего; следовательно, все, что мы можем сказать о Боге, будет так или иначе рассказом о гуманоиде, но «я» – это фикция.

Говоря о Боге, мы уничтожаем Бога; Бог будет там, где не будет того, что мы считаем «я», а «я» – суть, первое слово, с которого начинается «осмысленный» язык. Круг замкнулся, и, видимо, единственный выход из этого круга – молчание. Удастся ли нам наше «молчание»? Вероятно, это возможно, но лишь в том случае, если мы научимся так пользоваться языком, что вершиной этого умения будет подлинное Молчание.

Прикосновение самоубийства