Самовар

Бить надо в основание черепа, повыше, чтоб дырой в шее не уменьшить потом вес туши на килограмм-пол-тора: при разделке рубят ниже раны, туше положено иметь товарный вид.

Стреляют в упор: с шести метров, с четырех, с двух. Моторист маневрирует, подводя лодку к ближним оленям и уравнивая скорость, чтоб стрелку было удобно. Промахнуться на таком расстоянии практически нельзя. Дробь летит плотным кулаком. Поэтому госхоз выдает отстрельщикам что подвернется, обычно ходовой третий номер, утиную: все равно сплошная дыра. И прикидывают количество из расчета три патрона на двух оленей: ну, промах, добить, подмокли.

Голова убитого оленя падает, он ложится в воде на бок и медленно сплывает с течением. Не тонет, на чем все и основано.

Ружье с эжектором, отстрелянные гильзы вылетают при переломке, правую руку – в кастрюлю, хватаешь пару патронов, вгоняешь, закрываешь, вскидываешь: еще два выстрела, бах! бах! Быстрее, убитые уплывут, потом не соберешь! Ватник скинут, мешает, жарко!

С большого табуна на широком месте одна лодка (а бывает и две) может отстрелять полтысячи оленей, но этого никогда не делают: бригаде не успеть столько обработать, да и тебе не прибуксировать их к берегу.

Берут штук полтораста (на бригаду в десяток человек, численность ее зависит заранее от обычной густоты тропы). Маленький табун выбивают весь – или сколько сумеют, олени прорываются за круг и уходят, это зависит от сноровки моториста и стрелка.

Полагается отстреливать в пропорции: столько-то быков-рогачей, столько-то важенок, столько-то телят первого и второго года. Чтоб стадо сохранялось в своей естественной, оптимальной пропорции. На деле, конечно, никто не смотрит. И не потому, что некогда или плевать. Бригада зарабатывает с добытых килограммов готового мяса. Телята невыгодны – возня, а веса нет. Быки – неудобны: тяжелы, трудно ворочать, плохо обдирается. Выбивают важенок: обдирается легче, ворочать сподручнее.

Отстреляв, начинают вязать плотики. Стрелок откладывает ружье и берет со дна вязки – метровые веревки с петлями на обоих концах. Лодка идет от туши к следующей: стрелок на коленях перегибается за борт и надевает на рог или ногу затяжную петлю – в противоположную петлю продевается общая веревка, скрепляющая десяток туш – это и есть плотик. Толкают туши носом перед собой – это проще и легче, чем волочь на буксире. Сбив в плотную кучу десяток, начинают вязать следующий, а готовые пока сплывают.

Поэтому стреляют всегда выше точки по течению. Выталкивают плотик только вбок. Против течения не вытолкаешь – мощности мотора не хватит. Надо рассчитывать.

Когда связаны все, лодка по одному толкает их к своему берегу, к вешалам.

Вешала ставятся от жилого балка метрах в пятидесяти, чтоб не воняло. Это наскоро сколоченный сарай-навес, открытый со стороны берега. Сплошной дощатый настил тянется от него в воду.

Подтянув резиновые сапоги, бригада развязывает прибуксированный плотик и втягивает туши на доски. Штук тридцать раскладывают в два ряда. Остальные плотики, полувытащенные, чтоб не уплыли, ждут своей очереди; в трудные (удачные) дни ждут до суток: работа идет без перерывов, наскоро перекусить-перекурить.

Северный олень невелик, крупный бык ростом тебе под грудь, весит килограмм полтораста, чистая туша

– вдвое меньше; важенка – половину от этого.

Начинается собственно работа (стрельба – это так…) – обработка.

Передний проходит с подкладной чурочкой-плахой и топором рубит головы. Двое вдоль рядов ножами, аккуратно зажав небольшую часть лезвия меж пальцев, распускают животы от паха до грудины. Бутор– кишки и желудок – вынимаются обеими руками и кладутся рядом. Снизу, через взрезанную диафрагму, вырывается трахея с головой-горлом и крыльями-легкими. Это все – в носилки и в яму, специально вырытую, потом ее надо будет засыпать. Сердца – в один мешок, почки – в другой, печень с осторожно отрезанным желчным пузырем – в третий: субпродукты. И вычищенная туша наклоняется – слить на настил кровь изнутри.

Дальше: вдвоем за ноги – спиной книзу в станок из двух параллельных брусьев. Круговым движением подрезают камус – прочную шкуру на ногах – и сдирают чулком. Отдельно. Камус идет на торбаза – унты: прочен, непромокаем.

Ножи точат то и дело: жесткая шерсть тупит быстро.

Отрезают ноги по колени, проходя лезвием сухожилия и связки сустава – в бутор, на выкидку. Вдевают два крюка над суставами задних ног – вдвоем, хоп! – вешают на железные трубы, положенные вдоль под крышей, чтоб туша не доставала пола. Обдираешь – подрезаешь шкуру и отделяешь от мяса толчками кулака под нее. Потом шкуры кладут в стопу, посыпая солью с лопаты – чтоб не загнили.

Вывозят их вертолетом. Ми-8 берет в фюзеляж навалом тонну.

Привыкнув, понимаешь, что палач – это работа, и точно так же можно разделать человека, только его гораздо легче обрабатывать.

Любая неизбежная царапина на скудном северном воздухе при этой потрошащей работе начинает гнить и расползаться, руки постоянно болят, пальцы не гнутся.