Самозванец

К его величайшему удовольствию, Лахнеру меньше всего приходилось сталкиваться с бароном Люцельштейном. В последнее время «прекрасный барон» вдруг пристрастился к охоте и целыми днями пропадал в лесу с ружьем.

Однажды Люцельштейн пришел домой в обществе прусского фельдфебеля. Он рассказал целую историю о том, как он заблудился в лесу и как фельдфебель помог ему выбраться на дорогу, и попросил разрешения угостить своего «спасителя» стаканом вина.

Пруссак произвел очень хорошее впечатление на старика Радостина; впрочем, этому в значительной степени способствовало то обстоятельство, что из-за военных действий замок старика никто не навещал, а Радостин любил общество. Поэтому за неимением кого-нибудь лучшего он обрадовался даже прусскому фельдфебелю, оказавшемуся весьма благовоспитанным и довольно интеллигентным человеком.

В то время как фельдфебель рассказывал разные эпизоды из своей службы, вошел Лахнер. Он ответил поклоном на приветствие фельдфебеля и уселся в уголке.

Фельдфебель приостановил свой рассказ, чтобы отведать поданного вина, а затем, отпив глоток, поднял стакан, чтобы посмотреть на свет, и сказал, щелкнув языком:

– А ведь это не что иное, как чистейший «Иоганнисбергер» клостернбургского сбора!

– Как вы угадали это? – спросил Радостин, большой любитель и знаток вина.

– Еще бы мне не угадать! Ведь мой отец был крупным виноторговцем в Вене и готовил меня в продолжатели своего дела.

– Так вы – венец? – спросил Лахнер. – Неужели в вас так мало патриотизма, что вы можете служить в прусской армии?

– Вы преждевременно осуждаете меня, – ответил фельдфебель. – Если угодно, я расскажу вам свою историю, и тогда вы все поймете. Я служил в гренадерах и жил в полное свое удовольствие. Но однажды вино и любопытство погубили меня. Я узнал, что мимо пороховой башни, в которой мы стояли дозором, каждую пятницу проезжает таинственная черная карета, и мне захотелось узнать, что за тайна кроется тут. Я подстерег эту карету, вскочил на запятки и умчался с нею…

– Да уж не Плацль ли вы? – воскликнул Лахнер.

– Да, меня зовут Плацль, – ответил фельдфебель. – А вы откуда знаете мою историю? Неужели в Вене говорят еще про меня?

– О, еще бы, – необдуманно ответил Лахнер. – В казармах ваше имя пользуется большой известностью.

– В казармах? – удивился Плацль, уставившись на Лахнера. – Но ведь вы, кажется, невоенный, откуда же вы можете знать, что говорят в казармах?

– У меня много знакомых среди гренадеров, – сказал Лахнер. – Но это не так интересно, лучше продолжайте рассказывать.

– Карета домчала меня до какого-то богатого дома. Мне удалось незаметно проскользнуть за пассажиром кареты по лестнице этого дома, но когда я хотел пробраться в зал, меня остановил слуга. Я выхватил пистолет и пригрозил ему смертью, если он тотчас же не расскажет мне, в чем тут дело. Перепуганный слуга сообщил мне, что я нахожусь на вилле русского посла – князя Голицына, у которого происходят тайные совещания представителей держав. Негодяй предложил провести меня в комнату, сказав, что оттуда я увижу и услышу все, что делается на совещании.

У меня еще шумело вино в голове, и я легко попался на удочку. Слуга завел меня в темную комнату, бросил там, запер двери и доложил о случившемся своему господину. Через минуту в комнату ворвалась целая орава слуг; она обезоружила меня, скрутила мне руки и привела в большой зал, где среди прочих господ в блестящих мундирах я увидал самого князя Кауница.

– Ну-с, – сказал мне князь, – ты так жаждал увидать, что здесь делается? Смотри! Но за это удовольствие тебе придется поплатиться: даром ничего не дается! – И он приказал отвести меня в какую-нибудь комнату с прочными запорами.

Я просидел взаперти до глубокой ночи, и только под утро явился конный конвой, с которым меня доставили в крепость Эгер.

Я пробыл там целый год; меня хорошо кормили, но все-таки заключение быстро надоело мне. У нас содержался полковник Вольский, осужденный к пожизненному заключению за побои, нанесенные им своему бригадному генералу. Вольский – очень богатый человек – подкупил сторожей и с моей помощью бежал. Я последовал за ним, но в Пруссии меня арестовали как бродягу и предложили выбор: или меня выдадут Австрии как дезертира или я должен завербоваться в солдаты. Я волей-неволей был вынужден избрать последнее. Вот таким образом я стал пруссаком. Надеюсь, что теперь ни у кого не хватит духу осуждать меня.

Плацль ушел, но вечером, когда вся семья сидела за ужином, снова явился.

В его руках была молодая косуля.

– Прошу простить, – сказал он, – один из моих подчиненных вздумал охотиться здесь и убил вот эту косулю. Я дал ему жестокий нагоняй и принес убитую дичь вам, господин Радостин. Мы честные солдаты, но не мародеры.

Это так тронуло доброго старика, что из благодарности он пригласил фельдфебеля присесть к ним и закусить. Плацль без жеманства принял приглашение, и опять полились его занимательные рассказы из прошлого.

Вдруг в вечерней тишине прогремел выстрел. Плацль вскочил со своего места, подбежал к окну и стал всматриваться в даль.