Самозванец. Кровавая месть

Евы, примерами коей преисполнена Библия, преадамиты одичали и опустились. Люди познали единого Бога, построили города и совершенствовались в земледелии и ремеслах, а преадамиты все прятались от них в лесных чащах, на болотах и в неприступных горных пещерах. Не имея одежды и не научившись ее производить, они обросли шерстью, как звери. Не ведая философии и вообще избегая всякой сложной умственной деятельности, они потеряли человеческий облик, черепа их стали маленькими, а от постоянного жевания твердых кореньев челюсти развились и выдвинулись вперед. Принятие лучшей частью человечества христианства еще более усугубило границу, что пролегла между людьми и потомками преадамитов. Последние и прятались от людей, и интересовались ими, стараясь им даже подражать; они то вредили людям, то помогали им, норовя с ними подружиться. Однако… Разве не точно так же ведут себя и лесные демоны?

Монашек обвел собеседников торжествующим взглядом. Те, ошарашенные, молчали. Наконец, пан Ганнибал промолвил:

— Хорошо, допустим. Но если так, почему же никто их никогда не видел, твоих преадамитов? Почему, если все это время они прячутся рядом с людьми в лесах и болотах, охотники или, скажем, бортники их никогда не ловили?

— Вот именно что и видели, и ловили, пане ротмистр! — чуть ли не прокричал отец Игнаций. — Отец Пистоний читал нам свои выписки из старинных хроник, в которых описывались пойманные дикие существа, похожие на людей. Одно из таких даже крестили в католическую веру, что оказалось деянием явно поспешным. Как только его сняли с цепи, существо сумело удрать в лес.

— Чтобы проповедовать среди прочих диких людей святую католическую веру? — выпучив глаза, осведомился вдруг Тимош.

Пан Ганнибал хохотнул коротко, глаза отведя от монашка. Казак Лезга, обладающий отменным слухом, захохотал без всякого стеснения. Иезуит побагровел, раскрыл было рот. Делать замечание слуге в этом случае было бы то же, что читать нотацию его хозяину. А этот мрачный лес — нелучшее место для выговоров о недопущении насмешек над миссионерством святой католической церкви.

— Отец Пистоний, чью лекцию я сейчас вкратце пересказываю, — мирно, как ни в чем не бывало продолжил монашек, — привел и замечательный пример, когда, как он выразился, доказательство существования преадамитов было высечено в камне. Приходилось ли вам, вельможный пане ротмистр, наблюдать так называемую «медвежью комедию», с которой по всей Европе бродят москали-скоморохи?

— А кто их не видел, этих забавных медведей, святой отец? И ведь смешные их штуки понятны без всякого переводчика.

— Рассказывал отеи Пистоний, что есть во французской земле Пикардии горол Амьен, а в нем знаменитый собор Нотр-Дам, построенный в древние времена. Так вот, на стене этого собора высечены донаторы, благочестивые люди, давшие деньги на постройку. Среди них с кошелем в руках и московит, поводырь медведя. Однако не медведя держит московит на поводке, а мохнатое существо, похожее на человека, вот именно со скошенным лбом и выступающей челюстью. Отец Пистоний сделал конклюзию, то есть вывод, что раньше, в древние времена, московиты-скоморохи отлавливали в лесах и учили всяким штукам именно преадамитов, а уж потом, когда тех стало меньше или научились мохнатые канальи лучше прятаться, пришлось московитам перейти на обучение медведей.

— Ну и что? — вопросил пан Ганнибал устало. — Чем нам поможет твой ученый бред о духах лесных?

— Как же не поможет, пане ротмистр? Еще как поможет. Ведь если это живые существа, а не духи лесные, их можно убить. Мне кажется, что пуля при встрече с ними — аргумент более надежный, чем крест или святая вода. Да и не прихватил я с собою, признаться, святой воды, очень уж торопили меня отцы-начальники.

— А мне сдается, что святая вода нам очень не помешала бы, — заметил пан Г аннибал и, подбоченившись, гаркнул во весь голос. — Эй! Те из панства, кто не расслышал! Отец Игнаций уверяет, что лесная нечисть — это не духи бесплотные, а живые твари! Из плоти и крови! Их можно убить саблей или пулей! Проверьте полки ружей, не просыпался ли порох, пся крев!

Выкрикивал, а сам смотрел на спину мещанина Федка, который, привязав по его приказу свою лошадь к задней грядке хуторской телеги, сидел с вожжами на ее облучке. Неподвижна была согнутая эта спина, словно Федко так перепугался после смерти товарища, что боялся пошевелиться. Все перевернулось в этом мире! Раньше не молодые боялись смерти, а старики, знавшие цену жизни. Впрочем, раньше и девицы заботились о своей чести, и вдовы не предавались распутству столь разнузданно. И разве возможно было бы тогда появление молодчика, бесстыдно объявляющего себя чудесно спасшимся московским царевичем? Однако пану Ганнибалу не удалось завершить свои сетования на современный упадок нравов.