Старый ротмистр развел руками. Он, однако, в отличие от иезуита, любившего всему на свете искать объяснение, давно понял, что в жизни, а тем паче на войне, порядка не больше, чем в борделе в полночь, поспевай только прилаживаться ко вновь возникающим обстоятельствам. Тут Лизун, сам теперь верхом, подвел ему воронка пропавшего Лезги, уже под большим гусарским седлом; стремена висели низко, чуть ли не над самой землей.
Уже в седле, пристроив, наконец, палаш в ножны, пан Ганнибал закрутил головой:
— Эй, Тимош, а ты куда подевался?
— Я здесь, пане, — отозвался из-за его спины старый слуга. — Зацепило мне плечо, еле справился, как клятого Турка оседлывал.
— Давай сюда! И ты, Мамат! Не в голову ведь вы ранены, устроим, дьявол им в печенку, военный совет. И ты, святой отец, держись поблизости.
— Куда я денусь, пане ротмистр? Буду тут рядом седлать казацкого гнедка.
Мамат, непривычно бледный, с правой рукой на перевязи, заявил неприязненно:
— Да какой тебе еще военный совет, пане ротмистр? Нас тут поистине осталось каждой твари по паре да еще немец. Не засветить ли ему в морду, чтобы перестал лить слезы, как девчонка? Говорят, помогает.
— Как его? Георг, я не ошибся? — тихонько уточнил пан Ганнибал. И вдруг заорал: — Георг! Ауфштейн! Нехмен! Дер саттел![8]
Немедленно замолчал немец, вскочил, глотая слезы, и подхватил седло. А пан Ганнибал, усмехнувшись в усы, обратился к Мамату и Тимошу:
— Это нам с вами надо было бы рыдать, а не немцу. Знаете, сколько против нас было народу? Двое, пся крев! Пусть и не крестьяне, пусть лесные охотники! Все едино мы вдоем с Тимошем должны были па «раз-два» разогнать это быдло! — оглянулся на монашка и добавил уже потише: — Правда, оба, как убеждал меня отец иезуит, живые мертвецы.
— Ну, это, пане ротмистр, меняет дело, — еще более побледнев, протянул казак. — Мой Лезга остался там, на мельнице.
— И паш Корыто, царствие ему небесное, пал от руки Водяного, — перекрестился Тимош и скривился от боли.
— Водяной свою обиду мстил. Оп под колесом сидел, а вы ему на голову мочились, — неохотно пояснил пан Ганнибал. — Кроме того, Водяной на сушу вовсе не выходит. Нас прогнали с мельницы двое мужиков, и мне очень желательно было бы им насмешку отсмеять. Как вы на это смотрите:
— Ну, пусть их двое, мужиков, пусть они быдло, — Мамат отчеканил это, глядя в сторону. — Но с ними ведь еще лесовик. И к слову, пане ротмистр. А что, если он засел в засаду на этой самой дороге:
— Верно, казак! Как я мог забыть? И ведь черт проговорился мне ночью, что Лесной хозяин с Водяным стакнулись…
Тут замолчал ротмистр, потому что рассмотрел, наконец, с каким ужасом вытаращились на него собеседники.
— Вот когда я пожалел по-настоящему, что забыл прихватить с собою флакон святой воды, — пробормотал монашек, неумело подтягивая подпругу. — Есть, правда, еще одно средство — перекрестить с молитвою все грешные отверстия в теле пана ротмистра…
— И я недоглядел, Матка Бозка! Обещал ведь пани Геновефе, что буду присматривать за ее стариком…
— Молчать! А то как раз перекрещу все ваши грешные отверстия вот этой плетью! — И пан Ганнибал, действительно выхватив палаш, стукнул плашмя старого слугу по сапогу. — Мне черт во сне явился! Я с ним в кости играл!
Мамат, скривив губы, пожал плечами. Тимош покорно склонил голову. Монашек укрылся за гнедком.
— Военный совет, как же! Нашел я, старый дурак, с кем устраивать военные советы! — продолжил бушевать пан Ганнибал. — Я даже не могу приказать вам вернуться прямо сейчас, прикончить этих мужиков и забрать наше имущество и тела наших людей! А вот-вот уже и поздно станет…
— А ты расскажи нам свою задумку, — прищурился казак. — И тогда я, быть может, выкину из головы, что ты, пане ротмистр, поедешь выручать своего дорогого Джигита и повозку со всем твоим добром, а мы — тела убитых товарищей. А на кой они мне?
— Можно подумать, что барахло товарищей и их оружие ты решил подарить тому быдлу! А задумка мол проста. Пока мы бежали сюда и оседлывали коней, те мужики ловили Джигита, потом приводили одного из отбитых у нас коней, запрягали в повозку. Я знаю, с чем они там сейчас возятся? Мертвых раздевают, например. Если мы сейчас же поскачем на них и ударим, то, несомненно, застанем врасплох. Ты, Мамат, бери в здоровую руку пику, и мы вдвоем угрохаем того большого вонючку. Гей, у кого в стволах остались заряды? Вижу, что у троих. Подсыпьте пороху на полки и возьмите на себя лучника. А ты, Лизун, поедешь на коренной без седла. На месте разберешься, как там с повозкой. Удастся нам сразу покончить с тем быдлом, запрягай спокойно, нет — выталкивай повозку с поляны па дорогу.
— Да, конечно, — протянул плаксиво Лизун. — Чтобы меня утыкали стрелами, как пани Геновефа булавками свою подушечку для иголок. Ты в доспехе, папе, ты и толкай, если прожить пе сможешь без своей повозки!